– Кто-то пользуется туалетом. Ручной насос все выкидывает, но на двадцати двух метрах это работа. – Его круглое лицо сияет от удовольствия, он наслаждается темой и не собирается оставлять ее. – Но это ничего, – продолжает он оживленно. – Только представьте себе: вы на войне и должны контролировать себя во имя фатерланда, ведь вещество может всплыть и открыть противнику положение лодки. Один старый подводник с Первой мировой войны рассказывал мне об этом. Они лежали под водой тридцать шесть часов и…
– Возможно, приложив немного усилий, мы найдем другую тему для разговора, – предложил капитан.
Мы оставались на морском дне два часа. Потом учение продолжалось. Мы поднимались этапами: сначала на перископную глубину, потом всплыли. Мы немного устали из-за тяжелого воздуха, пропитанного углекислотой и прогорклым запахом жидкого топлива. С тех пор я много раз ходил в походы под водой, и подлодка стала для меня привычным местом. Но воспоминание о первом походе по-прежнему ярко. Вещи и люди запоминаются более четко, когда видишь их в первый или последний раз.
В заключение учебного курса я был направлен первым офицером на лодку «U-26», под командованием капитан-лейтенанта Хартмана.
– Острый как бритва, – заметил старый товарищ, – но может многому научить.
Подлодка «U-26» стояла в Бремене. Я прервал путешествие в Гамбурге и пошел в «Звезду Давида» навестить Гарри Стовера, боцмана с «Гамбурга». Я всегда помнил его помощь во время безработицы, когда он давал мне и еду и питье. Во второй половине дня «Звезда Давида» была пуста. Крашеная блондинка ссутулилась за барной стойкой.
– Два больших светлых эля и хозяина, пожалуйста, – попросил я.
Она удивленно посмотрела на меня, скрылась и вернулась с маленьким толстым человеком, на ходу застегивающим пряжку брюк. Это был не Гарри Стовер.
– Чем могу помочь, сэр? – спросил он.
– Я хочу найти Гарри Стовера.
– Простите, сэр, – сказал он с сожалением. – Гарри Стовер умер, умер два года назад. – Он повернулся, чтобы уйти.
– Как это случилось?
– Он повесился.
– Повесился? Почему? – Я показал на второй стакан.
Хозяин кивнул и сел.
– Знаете, старый Стовер не был деловым человеком. Он давал в долг каждому под залог голубых глаз. В конце у него едва ли оставалось что-то, чтобы не умереть с голоду самому. Бизнесу надо учиться, знаете ли. Люди думают, что все, что надо, это стоять за стойкой и подавать пиво.
Я поблагодарил и вышел. Всю дорогу до вокзала я думал о Гарри Стовере. Я спрашивал себя, почему он не обратился к друзьям за помощью. Многим помогал, однако, когда помощь понадобилась ему самому, он повесился. Стовер был счастлив, помогая другим, и слишком добросердечен, чтобы удержаться в этом грубом мире торговцев и спекулянтов.
Я уехал на следующем поезде и, приехав в Бремен, сразу отправился на верфь. Лодка стояла близко к причалу, пришвартованная к рейдовой бочке. С высоты причала она казалась очень маленькой. Командир принял меня в своей каюте. Это был плотный жилистый человек с резкими чертами лица.
– Лейтенант Прин прибыл для службы на «U-26».
Он встал и пожал мне руку.
– Рад вас видеть. Я ждал вас, но сейчас тут нечего делать. У вас есть место, где жить?
Я мгновенно оценил ситуацию:
– Да, сэр.
– Очень хорошо, тогда возвращайтесь через неделю.
Я поблагодарил и ушел. Казалось в эти дни, что я возвращаюсь в прошлое.
По пути домой я познакомился с унтер-офицером. Мы разговорились, и он показал мне фотографию группы на новогоднем балу. Среди незнакомых лиц я увидел одно знакомое: девушка из сада в Плавне, которую я поцеловал, подарив розы. Этот случай был еще свеж в моей памяти. Я попросил унтер-офицера дать мне ее адрес и написал ей. Ответ скоро пришел. Она благодарила за письмо, найдя его забавным, но утверждала, что никогда не была в Плавне. Через шесть месяцев мы поженились, и я ни разу не пожалел об этом. Как в романе.
Мой отпуск оказался коротким. Через три дня я был вызван телеграммой.
– Мы отправляемся в Испанию, – сказал командир, когда мы встретились. – Защищать интересы Германии. – Его лицо сияло от радости.
Лодка быстро была переоборудована для войны, на борт поступили припасы, топливо, амуниция, и на следующий день мы вышли в море.
В канале мы погрузились для дифферентовки. Я был на центральном посту. Посты доложили:
– Чисто для погружения.
Торпедная команда сообщила:
– Все чисто.
Последовала команда:
– Погружение.
Затем внезапный крик из торпедного люка:
– Рыба.
Я побежал на нос. Торпеда выскользнула из аппарата и высовывалась из люка. Четыре человека, задыхаясь от напряжения, пытались затолкнуть ее обратно. Ясно было, что долго держать ее они не смогут. Вес торпеды оттеснял их назад шаг за шагом. Если корма наклонится хотя бы на несколько градусов, снаряд проскользнет в люк, раздавит людей и разнесет лодку на куски. Я бросился назад.
– Рыбка выскользнула! – прокричал я вахтенному.
Он понял. Зажужжали штурвалы горизонтальных рулей. Вернувшись к торпеде, я толкал ее всем своим весом. Лодка медленно ложилась на ровный киль, и также медленно, дюйм за дюймом, торпеда скользила обратно в аппарат, пока наконец крышка не закрылась за ней металлическим кольцом.
– Как это случилось? – спросил я.
Унтер-офицер стоял передо мной мокрый от пота. Вены на его лбу вздулись как веревки.
– Не знаю, сэр. – Он задыхался. – Я чистил торпеду и закрыл замок, но думаю, болт заело.
– Вы доложили о готовности к погружению преждевременно?
Он сжал губы.
– Да, сэр, – произнес он почти беззвучно.
Когда я доложил об этом командиру, он послал за унтер-офицером и вздул его до полусмерти. Позже за завтраком он сказал совершенно равнодушно:
– Это одна из многих неприятностей. Как-никак подлодка – не богадельня для престарелых.
В походе было много инцидентов. В Бискайском заливе мы попали в тяжелейший шторм из тех, что мне довелось испытать на подлодках. Когда я стоял на мостике, завернувшись в тяжелый плащ, небо казалось свинцово-серым, а море черным, как чернила. Лодка с трудом пробивалась через шипящие волны, дождь кнутом стегал наши лица. Время от времени волны захлестывали корабль, и мы оказывались по пояс в ледяной воде. Но это было только начало. Море вставало перед нами все выше, все более угрожающе, темное, испещренное полосами пены, потом обрушивалось на нас со всей силой водопада. Мы надели спасательные пояса и прикрепили их к поручням. Командир стоял впереди на боевой рубке, наклонив голову и сжимая поручни руками. Казалось, он, как бык, нападает на волны. Работали дизели. Каждый раз, как мы взлетали на гребень волны, винты крутились в воздухе. Гладкая стена воды встала перед нами выше, чем раньше, и мы исчезли под водой. Когда мы снова поднялись, отплевываясь и откашливаясь, один человек пропал. Старшина на мостике. Крепление его пояса сломалось, и его кинуло на поручни, как мокрый купальник. Одним прыжком командир бросился к нему и схватил за шиворот. Старшину с двумя другими отправили вниз, мы с командиром остались одни на рубке. Высота волн увеличивалась. Временами они были настолько высоки, что над водой показывались только головы людей на мостике. У нас не было выбора,
