коляски. Когда она уставала, я поднимала её и сажала себе на плечи. Такие поездки, с ногами вокруг моей шеи и руками, обвитыми вокруг моего лба, стали её любимой игрой.
Я остановилась перед обувным магазином, раздумывая, могу ли я позволить себе пару крошечных сандалей для Тиквы, когда я заметила, что крики вокруг меня стали громче. Повернувшись в ту сторону, откуда раздавался шум, я увидела массу людей, бегущих
группу женщин впереди, с растрёпанными волосами, которые истерически кричали и били себя по груди Сначала я подумала, что это похороны, но толпа двигалась слишком быстро.
Я схватила Тикву на руки и быстро сошла с дороги в щель шириной примерно в полметра между обувным магазином и соседней лавкой Стараясь не двигаться, я наблюдала, как мимо меня бежали люди. За женщинами были мужчины и мальчики Евреи , судя по ярмулкам на голове У них было самое разнообразное оружие: топоры, ломы, ножи для мяса и даже хлебные ножи. привязанные к метёлкам.
Некоторое время спустя толпа поредела, но люди всё шли и шли по одному или по двое как мужчины, так и женщины. Мимо проковылял бородатый мужчина, который держал у головы окровавленный носовой платок Из под платка текла кровь, которая запекалась на его бороде.
Через несколько минут я услышала рыдания. В нескольких метрах от меня прошла молодая женщина. Я сразу же заметила неподвижное мальчуковое тело у её груди лицо ребёнка было смертельно бледным, а его голова болталась. Между рыданиями женщина снова и снова повторял его имя: «Ами-Ами-Ами.»
Наконец, улица опустела. Тиква начала ёрзать. Я не могла оставаться до бесконечности в этой узкой щели между двумя стенами. Могу ли я попытаться вернуться в Маханех Йехуда? Я почти что высунулась наружу, чтобы оценить обстановку, когда где-то на улице я услышала резкий щелчок и ноющий звук. Это была пуля!... Я устроила Тикву поглубже в нашем укрытии.
Через несколько минут, не заметив никакого движения, я высунула голову на несколько сантиметров, чтобы осмотреть улицу в обоих направлениях. Прежде всего я заметила перевёрнутую ярмулку, лежащую посреди дороги. Но улица была совершенно
пуста, в обоих направлениях ...Взяв Тикву на руки, я начала как можно быстрее бежать по дороге в Маханех Йехуда. Тиква обвила меня руками и держалась за меня изо всех сил. Свернув с улицы на участок, где были скучены наши дома, я в смятении на минуту остановилась. Над всем нависла зловещая тишина. Обычно здесь играли бы дети, стирали женщины, но сейчас никого не было видно. Все двери и окна были закрыты. Я постучала в две квартиры «Шошанна! Вера!»-но так и не должалась ответа. На углу здания я наступила на маленький скользкий круглый предмет, из-за которого я чуть не упала. Я посмотрела вниз. Это была пуля! Инстинктивно я осмотрелась вокруг, чтобы увидеть, кто мог выстрелить но никого не увидела. Я взбежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Как только я положила Тикву в кроватку, я закрыла входную дверь и придвинула к ней кухонный стол. Затем я закрыла оконные створки во всех комнатах и прислонилась, всё ещё задыхаясь, к стене спальни.
Отдышавшись, я осторожно раздвинула жалюзи в спальне и выглянула из окна. Маханех Йехуда выглядел как осаждённый город. Вдоль дороги на Яффу. сколько мог видеть глаз, перед дверями .окнами и балконами были нагромождены камни. С какой целью? Чтобы преградить дорогу пулям или же чтобы бросать на всякого, кто попытается напасть? Я не могла не прийти к выводу, что такая защита бесполезна, если у арабов много оружия.
Некоторое время спустя, из домов по обеим сторонам дороги начали выскальзывать по двое и трое мужчины и женщины, чтобы строить дорожные заграждения. Женщины извлекали камни из дороги или с заброшенных участков. Другие заполняли пустые керосиновые канистры песком. Затем они передавали это мужчинам, которые укладывали это ряд за рядом поперёк дороги. Как только баррикада была построена, как мужчины, так и женщины исчезали
из виду.
Но в нашем крошечном скоплении домов не было никаких признаков жизни и движения. Тишина действовала на нервы. Может быть, все мои соседи сбежали, или же некоторые из них забаррикадировались в своих квартирах, как и я?
Августовское солнце немилосердно нагревало крышу, воздух был почти неподвижным, и жара в квартире стала проверкой на терпение. В то же самое время закрытые ставни создавали искуственный полумрак, что значительно усиливало атмосферу
мрака и изолированности.
Если нам предстояло быть в таком затворничестве долгое время, то мне следовало бы проверить свои запасы. Если экономить, то еды хватит на пару дней Я особенно была благодарна за баночку молока. Но когда я посмотрела в керамический кувшин, где я держала воду, моё сердце опустилось Воды было немного менее литра. Я думала сходить к крану в общем дворе и пополнить водные запасы, как только вернусь с прогулки с Тиквой.
Стоило ли мне выйти сразу же и наполнить свой кувшин? Это означало пройти метров тридцать по открытому двору к крану. Едва я задала себе этот вопрос, как снова началась стрельба, где-то на восток от нас. Время от времени я слышала свист пуль за домом. Выставить себя на открытом пространстве в дневное время было бы сумасшествием. Если в меня попадёт пуля, и я не смогу вернуться в квартиру, что тогда случится с Тиквой? Я начала винить себя за то. что не подготовилась. В конце концов, несколько человек предупредили меня, что беспорядки будут.
Кроме жары и недостатка воды, моей величайшей проблемой было отсутствие информации. Я бы никогда не поверила, что город таких размеров, как Иерусалим, мог быть таким молчаливым в дневное время. Когда винтовочные выстрели разрывали тишину, это было облегчением. Я тщетно пыталась представить себе, что происходит. «Если я переживу это»-сказала я сама себе, «то прежде всего, я приобрету переносной радиоприёмник.»
Когда стемнело, моё одиночество стало полным. Даже в лучшие времена Маханех Йехуда скудно освещался. Но сейчас нигде не было видно ни огонька, ни на улице, ни в домах, и я не осмеливалась зажечь свет у себя. Время от времени я подходила к окну и выглядывала через щели
в ставнях, но видела только очертания домов на фоне освещённого звёздами неба. Однажды я различила фигуру человека, который, согнувшись, бежал между домами. Минуту или две позже я услышала мягкие следы шагов на песке прямо под моим окном, и сердце моё начало бешено колотиться в грудной клетке. Но шаги затихли, и снова опустилась тишина, нарушаемая только обычными редкими выстрелами.
К полуночи небо над Старым Городом осветилось неярким красным сиянием, которое длилось часа два, затем медленно угасло. Непроизвольно, я представила себе дома, объятые пожаром, и подумала о судьбе людей внутри. Наконец, я улеглась на кровати, не раздеваясь, и попыталась заснуть но безуспешно.
