Но она покачала головой.
– Не представляю, Константин Сергеич.
И тут он тоже смутился, потому что тоже не представлял. Но знал, был уверен, что надо только вылезть из подвала, а там оно само по себе пойдет.
– Лезем? Ну? – предложил, указав на окошко.
– Нет, – сказала Катя и будто сжалась. Таким странным ей вдруг показалось это все, как представила, что оно возможно на самом деле.
– Что – нет? – загорелся Костик. – Не можешь? Или не хочешь?
И она опять сказала: «Нет». Даже разозлила его.
– Заладила как попугай! Нет, нет… Ты хоть другие-то слова знаешь?
А Катя почему-то снова, хоть это прозвучало ужасно смешно, а может, глупо, произнесла свое «нет».
Костик присел с ней рядом, подставив другое полешко, помолчал.
– Страшно небось… Так сидеть-то? – спросил, потому что надо было что-то говорить.
– Нет, – в который раз ответила она.
– Тьфу! – произнес он выходя из себя. – Ты как испорченная пластинка!
А Катя поднялась, дошла до дверей подвала, которые сама же за собой прикрыла, постояла в раздумье и вернулась на свое место.
– Все на меня кричат, – сказала спокойно. – Думают, что меня надо учить жизни. А я ведь ничего не прошу. Пусть все живут, как хотят, только чтобы я им не мешала… Вот, залезла в этот дурацкий подвал… Оказывается, и тут мешаю…
– Не ври, – сказал Костик. – Тебя сюда посадили.
– Я сама себя посадила, – тихо возразила Катя.
– Неостроумно!
– А вам не понять!
– Где уж там…
Поговорили, называется.
Но Катя произнесла после недолгого молчания:
– Зачем я сегодня яблоки взяла? По привычке… И сюда я по привычке залезла. Могла бы и не лезть. Зина меня не просила.
– Ну ты даешь! – воскликнул Костя, вправду удивляясь. – Выходит, сама провинилась, сама себя и наказала?
– А что тут смешного? Может, мне тут одной лучше? Зина ко мне не лезет, и Василь Василич тоже… – Катя посмотрела на Костика и отвернулась. – И вас, между прочим, я не звала.
– А я сам… Сам себя позвал… Сам пришел… Сам залез…
Катя снова посмотрела на него, теперь пристальней. И вдруг спросила:
– А зачем?
– Я-то…
– Вы…
– Зачем, что ли, залез?
– Да. Зачем?
Костик убито молчал. И вдруг прорвался:
– Хотел спросить… Ты его любишь? Или… нет?
– Это не я, а вы попугай, – сказала Катя. – Ладно, – решила она, вздохнув. – А если скажу, вы уйдете?
– Скажи, – попросил Костик.
– А почему вы, Константин Сергеич, не на работе? – вдруг поинтересовалась она.
– Вспомнил! Анекдот… Значит… Встречаются два приятеля, и один другого спрашивает, где, мол, работаешь? А тот отвечает: «В доменном цехе, на домино точки ставлю… А сегодня не пошел, потому что выпускаю! «пусто – пусто»… – и посмотрел на Катю, та сидела потупившись. – Не смешно?
Она покачала головой.
– Грустно. – И добавила: – Вы его так рассказывали, будто… Ну, у вас будто что-то случилось…
– А что у меня может случиться? – спросил Костик бодро-фальшивым тоном. Он не умел лгать. – Сам себя отпустил, сам себе не пошел… Шучу! – оборвал он себя. – Отгул, понимаете? У меня сегодня отгул!
И тут словно по ушам резануло: въяве услышал он голоса из цеха. Наваждение какое-то… Услышал, как Букаты распекал Силыча, а тот пояснял, что дома Ведерникова нет. А будто Швейк разговаривал с Толиком Васильевым, а он просил от имени Костика передать, что тот не придет… Не хочет! Надоело! «А совесть?» – спросил Букаты. И все стали повторять это слово на разные лады, аж уши заложило: «Совесть! Совесть! Совесть!»
Он ладонями зажал уши и глаза закрыл. А когда руки отпустил, то уже все кончилось. В растерянности огляделся: рядом сидела Катя и пристально смотрела на него. Он расслышал ее голос, может, она так и не прерывалась, говорила.
– Странный вы… Отгул… А со мной в подвале сидите…
– Я с тобой хочу гулять.
– В подвале-то? – спросила, усмехнувшись, Катя. – А я, наоборот, мечтала, что буду ходить по городу, сама… По улицам… Как все другие люди… Ходить, смотреть. Увижу одуванчик, сорву. Увижу кино, пойду. А потом, я слышала, продают мороженое, страсть вкусное, но я никогда не пробовала.
– И я не пробовал, – сказал Костик.
– Ну и пара у нас…
– Как два сапога! – Костя встал, за руку поднял Катю.
Она стала вдруг тиха и послушна.
– Вот, – сказал он решительно и подвел к окну. – С этой минуты мы гуляем!
23
Сквозь узкое окошко они легко вышли наружу в теплый, в сквозной апрельский день. Собаки при их появлении не стали лаять. Но это было начало, потому что и далее им везло. Им так в этот странный день везло. Никто из знакомых не встретился им и никто им не мешал делать то, что они хотели.
Но что они особенно хотели-то: просто бродить по улицам, смотреть вокруг, любоваться весной. Еще мечтали они попасть в кино, и они туда попали. Хотя никто из них не знал, работает ли кинотеатр в дневное время, ведь не было у них прежде повода все это узнать! А потом они сидели на бугорке за линией, уйдя далеко за станцию, и смотрели, как мимо проходят поезда.
Катя сказала:
– Давай уедем?
– Куда?
– Все равно куда. Лишь бы отсюда, чтобы ничего не помнить.
– А не жалко?
– Жалко, – сказала Катя. – Вообще-то мне Зину жалко… Она будет плакать.
– А мне маму.
– Что же делать? – спросила Катя. – Идти в кино?
Костя при слове «кино» развел руками.
– Все.
– Что все?
– Промотали! – и вывернул карманы наружу.
– Всю твою зарплату? – ужаснулась Катя. – Может, ты потерял?
