замечание не вернуло старика к жизни. Нет, он был мертвым. А Морроу спал.
Любая гостиная отеля «Мидлэнд» в Лидингтоне была отменной декорацией для беседы с мертвецом и лунатиком. Кобторн оглядел прохладное унылое помещение и, к счастью, приметил звонок.
— А не выпить ли нам? — с притворной сердечностью предложил он. — Может быть, рановато, но накануне я допоздна задержался в палате. Нет, я позвоню. Что бы вы желали?
Официант, принявший заказ, был совсем молодым и, похоже, недавно приехал из какой-нибудь восточно-средиземноморской страны. У него, как и у Морроу, глаза были открыты, и двигался он довольно легко, тем не менее Кобторн сразу определил, что он спит.
— Послушайте-ка, — сделав над собой усилие, закричал Кобторн, — я не желаю, чтобы заказ принесли вы — неважно почему, но не желаю! Передайте, пусть пришлют другого официанта.
— С этим парнем что-нибудь не в порядке? — спросил Морроу, когда молодой официант вышел.
— Да. И если вы настаиваете, я скажу, что именно, — кратко ответил Кобторн. — По-моему, он спит непробудным сном.
— Теперь почти вся молодежь такая, — проворчал старый Джердан, по-прежнему мертвый.
— Тем не менее в Лидингтоне жизнь бьет ключом, — сказал Морроу, не проявляя никакого признака пробуждения. — Я просто удивлен.
— Ну что ж, надеюсь, и я буду удивлен, — услышал Кобторн свой ворчливый голос. Он начинал ненавидеть этот город лютой ненавистью.
Удивление не заставило себя ждать. Оно явилось вместе с новым официантом, принесшим напитки.
Этот был далеко не молод и двигался медленно и осторожно, тем не менее глаза его казались смышлеными.
У Кобторна сразу отлегло от души — официант был и жив, и не спал.
— Вот это уже лучше! — вскричал он, как бы приветствуя напитки.
Но это было не лучше. В следующий миг, когда официант предъявил счет для подписи, Кобторн сразу почувствовал, что старикан был чересчур уж живой и бодрый. В его смышленом взгляде читалась издевательски насмешливая проницательность.
«Со мной-то все в порядке, но сколько еще вы встретите подобных мне — живых и не спящих?» — казалось, говорил он.
Официант почему-то знал, что старый Джердан мертв, а Морроу спит, и знал, что Кобторн тоже знает об этом.
Кобторну следовало что-нибудь сказать ему. И он произнес первое, что пришло на ум:
— Сегодня вечером вы дежурите допоздна?
— Нет, сэр. В семь заканчиваю.
Это было сказано уважительно, как и положено, но с прежней издевательской ноткой в голосе.
— В таком случае приходите-ка на наше собрание, — пригласил его Кобторн в хвастливой, грубоватой манере, в какой говорят очень важные особы. — Биконсфилд-холл, в восемь. Оно может стать целым событием. Я делаю там несколько весьма важных сообщений.
— Уверен, что так оно и есть, сэр, — спокойно сказал официант, и взгляд его затуманился. — Но сегодня вечером я занят. Наша небольшая группа собирается раз в месяц…
— Ах, вы собираетесь, да? — закричал Кобторн грубее, чем когда-либо в жизни. — И о чем же вы говорите — о коммунизме?
— Что вы, сэр! — Тут глаза официанта сразу округлились, и, как ни странно, у Кобторна создалось такое впечатление, что он их уже видел. — Ничего подобного, сэр. Что-нибудь еще? Благодарю вас, сэр.
Кобторн обрадовался, увидев, что официант уходит, но с его уходом почувствовал себя совершенно выдохнувшимся. Напитки не разбудили Морроу и не вернули старого Джердана к жизни. Сделав над собой усилие, Кобторн поговорил с ними о партии, передал им слова, сказанные ему не далее как накануне премьер-министром, рассказал два анекдота про лидера оппозиции. Но даже когда оба его собеседника смеялись, они все равно казались один мертвым, другой спящим. Тем временем с напитками было покончено. Наконец Кобторн зевнул разок-другой, и они ушли, заверив, что побеспокоят его не раньше, чем за четверть часа до собрания.
Он попытался читать свои тезисы, надеясь заучить некоторые места наизусть. В них содержался смысл, но не тот, какой ему сейчас требовался. Он не мог сосредоточиться. Теперь он был убежден, что его сосед по купе — полный мужчина с бледным лицом — применил к нему какой-то гипнотический прием. «Увидите сами», — сказал он, неким таинственным способом навязав ему свою волю. Конечно, смешно считать большую часть жителей Лидингтона либо спящей, либо мертвой. Это был какой-то фокус. Кобторн обнадежил сам себя, что действие гипноза, вероятно, скоро ослабнет. Выступление на многочисленном собрании перед мертвыми и спящими — такое могло присниться только в страшном сне. Как жаль, что этого парня нельзя напустить на лидеров оппозиции — и пусть бы он гипнотизировал их.
Отчасти желая выпить еще, отчасти желая посмотреть, что же будет дальше, он позвонил снова. И снова на вызов явился официант, хотя и более молодой, но все же казавшийся спящим. Кобторн просто повторил заказ, но когда официант вернулся с двойным виски и содовой, уже не мог промолчать.
— Что с вами происходит? — возмущенно спросил он.
— Пожалуйста, сэр, что вы имеете в виду? — с испуганным видом, заикаясь произнес официант. Но не смотря на это, он вроде бы так и не проснулся.
— Вы какой-то сонный, — строго сказал Кобторн.
Официант запротестовал, и его гладкий смуглый лоб покрылся испариной. Он вовсе не спит, заявил он, и занят по горло, так как обслуживает целых два этажа. И Кобторн был вынужден признаться самому себе, что в известном смысле крайне несправедливо бросать парню такое обвинение. Внешне ничто не выдавало, что он спит; он, бесспорно, выполнял свои обязанности добросовестно. И тем не менее, несмотря на пот и страх, все же казалось, что он принадлежит к великому множеству людей, живущих словно во сне. Именно эта мысль встревожила Кобторна, когда он отпустил официанта. Вот что, по-видимому, и имел в виду парень в поезде, так как существует точка зрения, которую он каким-то образом навязал Кобторну, будто основная масса людей только воображает, что живет и бодрствует, на самом же деле они либо мертвы, либо спят.
Выпив залпом виски, Кобторн принял решение бросить вызов этому оскорбительному, широко распространенному мнению. Схватив свои тезисы и вскочив на ноги, он заставил себя вообразить, что уже стоит на трибуне внушительного Биконсфилд-холла и в ушах его звучат аплодисменты нетерпеливой публики.
«Господин председатель, друзья!» торжественно изрек он и пошел говорить свою речь, старый политикан, самонадеянный министр короны. Для затравки он отпустил парочку острот — и почти явственно услышал смех толпы, — а затем сделал несколько вступительных замечаний. Все шло хорошо. Наконец, он подошел к изложению своего заявления о новой политике правительства, сначала разъяснив ее общее направление, а потом коснулся роли, какую сыграет его собственное министерство. Он обнаружил, что ему почти нет необходимости заглядывать в свои конспекты. Стандартные фразы приходили в голову без заминки и к месту; он был так же красноречив, как доходчив и убедителен. «Могу заверить вас, друзья мои!..» — прогремел он про себя, выкидывая руку и тыча указательным пальцем в гравюру, изображающую двух сторонников Регентства, которую, должно быть, повесили для украшения стены. И тут он умолк и застыл в ужасе: ему показалось, будто он говорит во сне.
Упав духом, он спорил сам с собой. Сидеть ли ему в этой мрачной комнате, стараясь преодолеть жуткий гипноз, или же рискнуть и сойти в ресторан, где чары могли рассеяться? Конечно, если они не рассеются, тогда ему придется еще хуже — весь вечер оставаться в плену у этого наваждения. Но в номере он был бессилен, и к тому же ему захотелось есть. Поэтому он позвонил и заказал столик, а затем проворно умылся и привел себя в порядок.
Основная часть столовой лидингтонского отеля «Мидлэнд» — большой зал, и хотя ее стиль свидетельствует о нелегком компромиссе между индийским дворцом и муниципальной баней с бассейном, она пользуется большой популярностью и почти всегда заполнена до отказа. Пальмы, водруженные в центре, служили маскировкой для тележек с сомнительными закусками, компотом, омлетом. Трио
