Другое Место. Рассказы

— Да… да, дорогой, — именно это я пыталась сказать…

— Не знаю, что нам со всем этим делать, и определенно не намерен решать эту загадку сегодня ночью. Но совершенно точно, что отныне и навсегда имена Бетти и Люка Госфортов не будут замешаны в том, что называется мышиной возней. А сейчас — потому что я абсолютно уверен в том, что сейчас этот дом принадлежит нам, — я должен отвести вас в постель, моя дорогая миссис Госфорт…

— В комнате, где я одевалась, есть большая кровать, — сказала Бетти и поцеловала его.

Когда они поднимались по лестнице, она сонно пробормотала:

— Мне до сих пор непонятно, откуда здесь взялись эта одежда и старуха. Они-то уж точно относятся к этому миру.

— Несомненно, — подтвердил он, — и поэтому завтрашнее утро обязательно прольет хоть какой- нибудь свет на все случившееся.

6

Утро не пролило ни на что особого света; дождь перестал, но все вокруг было залито водой, и сырость была такая, что даже солнцу приходилось пробиваться сквозь атмосферу, с одинаковым успехом напоминавшую и воздух и воду. Но утро привело к ним миссис Роджерс, носатую женщину с птичьими глазками, одну из тех, в которых невероятное добродушие и желание помочь ближнему сочетается с внешностью фурии. Она пришла из деревни по своей собственной воле: просушила их одежду, снабдила горячей водой и даже приготовила им на скорую руку завтрак. Но при этом она сохраняла недовольную мину человека, которого заставили заниматься ненавистным делом.

— Ее послало само небо, — сказал Люк, принимаясь за вареное яйцо, — но нам никогда не удастся что-нибудь из нее вытянуть.

— Нет, удастся, — заявила Бетти, обладавшая богатым опытом общения со сложным миром лондонской прислуги. — Предоставь это мне, дорогой.

— Мне так или иначе придется это сделать. Через пять минут я пойду за сигаретами и постараюсь кого-нибудь найти, кто помог бы вытащить машину из канавы. И дай этой миссис Роджерс фунт — вот, держи, пока я не забыл, — но скажи, чтобы она разделила его с той старухой, если она отыщется. Кстати, ты поняла хоть слово из того, что она бормотала себе под нос?

— Не очень, — ответила Бетти. — Но я все про нее узнаю у миссис Роджерс, вот увидишь.

Час спустя они встретились в маленьком пустом холле, и, зажигая сигарету, которую она тут же потребовала, Люк сказал:

— Я достал сумки из машины и договорился, чтобы ее вытащили и перегнали в гараж. Послал телеграмму на студию. Через десять минут подъедет такси, чтобы отвезти нас на станцию. А у тебя какие новости, женщина?

— С пылу с жару от тетушки Роджерс, дорогой. Старуха, которую мы видели вчера вечером, — миссис Грашки или что-то в этом роде, чешка. Она присматривает за домом, но живет у дочери — дверь в дверь с миссис Роджерс. К счастью для нас, вчера она работала допоздна — разбирала старые вещи. Этот дом уже несколько веков принадлежит семейству Перитон — баронетам. Нынешний баронет — сэр Лесли — состоит на дипломатической службе, поэтому всегда за границей. Ну вот, миссис Грашки, та еще чудачка, подумала, что выглядим мы ужасно, и решила, что в тех старинных вещах, которые она разбирала, мы будем смотреться намного лучше. И подобрала для нас наряды. Потом, приготовив нам ванну — ни бойлер, ни электроустановка не работают — и собрав ужин, и, возможно, понаблюдав за нами в щелку и вдоволь посмеявшись, она вдруг поняла, что зашла слишком далеко и убежала домой. Конечно же, она до костей промокла, слегла с приступом ревматизма и послала «SOS» миссис Роджерс, которая великодушно откликнулась. Я как раз говорила, — повторила Бетти для миссис Роджерс, которая вошла в холл, — что вы великодушно откликнулись на призыв о помощи миссис Грашки.

— Сделала, что смогла, — сердито отозвалась миссис Роджерс, — но если вы меня спросите, то я скажу, что у миссис Грашки не все дома — выкидывать такие шутки в ее возрасте, и это у нее не впервой. Но сэру Лесли она нравится — ему-то что, он же все по заграницам. Вот это дедушка сэра Лесли — сэр Юстас, — она указала на один из портретов. — О нем тоже сказки рассказывали.

— Дорогой, посмотри! — дрожащим голосом воскликнула Бетти. — Она подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть сэра Юстаса. Люк стал рядом с ней и почувствовал, как ее ногти впиваются ему в руку. — Вот — видишь?

Действительно, портрет сэра Эдварда Перитона был великолепен, хотя коричневый домашний сюртук вышел не очень. Портрет мисс Джулии Перитон был меньше и не такой удачный, но каскад золотисто-рыжих кудрей выглядел восхитительно и вполне натурально, а белое платье в стиле ампир с бледно-голубой сборчатой лентой вокруг обнаженных плеч было выписано просто отлично.

— Да, — сказала миссис Роджерс с долей самодовольства и встала рядом, — здесь есть еще портреты. Я об этих Перитонах немало знаю историй.

— Я тоже, — ответил Люк.

ВАМ НАВЕРХ? Перевод В. Болотникова

Милли внимательно поглядела вперед, помедлила, потом ее рука незаметно выскользнула из-под локтя спутника. Ничего особенного, в общем-то, впереди не было: ну, станция метро, несколько поздних пассажиров да молодой человек в синей униформе, проверявший на выходе билеты. Но в этой синей униформе был не кто иной, как мистер Джеймс Андервуд… Чего это Джимми вдруг взбрело в голову выйти на дежурство в такой поздний час да еще на место контролера, у Милли просто в голове не укладывалось, но ведь вот же он, собственной персоной! В первый момент она немного смутилась. Но потом решила, что так ему и надо, только пойдет на пользу, глядишь, уму-разуму наберется… Не может же девушка каждый вечер сидеть одна только потому, что этот самый Джимми Андервуд сперва на что-то разозлился, а потом стал мрачнее тучи. Кстати, она ведь несколько вечеров дома торчала, ждала, что он объявится, и, к примеру, извинится, и все ее раздражало и бесило; в конце концов даже мать, которая вечно ворчит, что нынешние девицы целыми днями где-то шляются и неделями дома не ночуют, посоветовала ей сходить куда-нибудь, потому что нет от нее никакого покоя.

— Уж коли ты, дочка, совсем не в себе, так пойди погуляй, может, найдешь того, кто тебя успокоить…

Мать, правда, не знала, что они с Джимми Андервудом уже кое о чем договорились, после того как несколько месяцев вместе гуляли. А Милли девушка самостоятельная. И своим с другими не делится. У них в универмаге «Борриджес» все девушки такие (слышали рекламу: «У нас в „Борриджес“ вы и это купите…»?), — а девушки там как на подбор: носа не задирают, хотя в себе уверены, и держатся независимо. Если вы хоть раз заходили в «Борриджес», вы наверняка видели Милли. Она там каждый день по будням, с девяти до шести, на ней фирменная, шоколадная с золотым кантом форма, красивая, не хуже, чем в мюзик-холле; свои рабочие часы Милли проводит в небольшой кабинке, которая курсирует между подвалом и рестораном на крыше. «Ва-ам наверх?» — вопрошает она довольно надменно, как будто все лучшие люди всегда едут исключительно вниз. Впрочем, если вам нужно вниз, у нее и в этом случае надменности не убавится. Они все там такие, эти девушки из «Борриджес», а Милли просто более хорошенькая, чем остальные двенадцать шоколадно-золотистых созданий, хотя форма ее носа порой уже вызывала у нее грустные мысли: он все норовил задраться кверху и ни за что не желал опускаться вниз. Если бы они с Джимми встретились в первый раз в «Борриджес», он бы, наверное, нипочем не отважился заговорить с ней и предложить сходить с ним в кино, однако так получилось, что познакомились они на Хай-Стрит, в пригороде, там, где они оба ели и спали.

Завидев Джимми, который проверял билеты у пассажиров на выходе, Милли на минутку замешкалась, но потом поняла: надо его проучить. И снова подхватила спутника под руку, нежно взглянула на него и затараторила, а потом, когда они были уже в метре-двух от Джимми, расхохоталась без всякой причины. К сожалению, ее спутника, высокого молодого человека, служащего в музыкальном отделе их универмага, все это напугало, так что он вздрогнул и принялся торопливо шарить по карманам в поисках билетов. Милли,