«Признаться, я думал, вы давно догадались об этом, — сказал голос в «катафалке». — Я представляю государство».
Цепочка мнимых улик и мнимых виновников будет тянуться до бесконечности именно потому, что так выгодно государству, и тягаться с этим монстром — бесполезное занятие. Путь в никуда. «Преступление и наказание» — это цикл государственной машины, одно неизбежно влечет за собой другое.
Государству нужно, чтобы винтик Швец функционировал в заданном режиме. Если бы он ему мешал, его бы давно убрали и поставили своего человека, способного без труда свернуть дело. И коль скоро лаборатория принадлежит государству, то ему ничего не стоит перепрофилировать вышедшего из повиновения Швеца простым приказом: как человек государственный, получающий зарплату от государства, вы обязаны сделать так, а не иначе. Это будет аналогом введенной в мозг программы. Но его действия регламентируются законом, и поэтому с ним говорит
Искать нужно Нику.
Искать нужно живого, конкретного человека.
В 11.15 в кабинет постучался Шевелев.
— Рот большой?
— Средний…
— Дайте средний. Такой?
— Уголки губ чуть приподняты…
— Вот так?
— Да…
— Да.
— Верхняя губа уже…
— Поднимите губу к основанию носа… так?
— Точно!
— Морщины у него были?
— Две… вот тут…
— А на лбу? Одна на лбу от бровей, неглубокая…
— Смотрите на экран.
Володя Шевелев внимательно выслушал Петра. Уточнил время исчезновения и все, что удалось узнать у Кольки.
— Сделаем так, — сказал он после долгой паузы. — Я пойду к себе, мне нужно сосредоточиться. Если картинка нарисуется, сообщать тебе не буду — сперва вызвоню человек пять ребят, пусть каждый поищет автономно, потом сверим. Многого не обещаю, но, может быть, удастся приблизительно установить район, где ее держат.
— Да хоть жива ли…
— Жива. Это я и сейчас могу сказать. Жива.
47
— Сьюзен, привет! — Женька появился в приемной агентства со сломанном гвоздикой, подобранной по пути.
— Спасибо. Ой, как ты загорел! На юге был?
— Где я только не был! Как тут у нас с налогом на добавленную стоимость, справляемся?..
Он прошел по коридору, постучал в кабинет начальника охраны.
Седой здоровяк по прозвищу Якудза, человек хмурый и немногословный, уставился на Женьку так, будто он явился с того света,
— Привет, Якудза — протянул Женька руку. — Не узнаешь?
Якудза молчал.
— Есть для меня что-нибудь? — кивнул Женька на журнал. — Поиздержался в отпуске, так что теперь могу работать, не отвлекаясь на посторонние мысли о том, как потратить деньги.
— В графике тебя нет, — сказал Якудза. — Нужно было заранее позвонить. Сегодня три машины ушли без охраны.
Женька почесал в затылке.
— Три машины я бы, пожалуй, но потянул, — подумал он вслух, — особенно если они ушли в разных направлениях… Придумай что-нибудь, а? Ей-богу, деньги нужны.
— Зачем? — усмехнулся Якудза.
— Свободу люблю. А деньги — это свобода.
— Сиди здесь, — приказал Якудза и вышел из кабинета. Женька снял со стены нунчаки, принялся рассекать ими воздух в миллиметре от стакана на столе; перебросил из руки в руку, не прекращая вращения, сшиб ногой спичечный коробок с сейфа. Когда через десять минут вернулся Якудза, он застал Женьку за чтением журнала «Япония», взятого у него в шкафу.
— Получай оружие и патроны, машина в час от 214-го.
— Патронами сыт не будешь.
— У тебя одно на уме… Зайди в бухгалтерию. Маршрутка будет у водителя. «КамАЗ» 43–91. Все?
— Куда ехать-то?
— Тебе не все равно?.. В Минск.
— О! Международный — это я люблю: оплата в валюте. Ладно, счастливо оставаться!
До выезда оставался час. 214-й склад находился на Ивановской, в пятнадцати минутах езды автобусом. Задерживаться в агентстве не стоило, не исключено, что его ищут.
За все два года, что Женька проработал в «Стрельце», ездить на 43–91 ему не доводилось. Это была одна из четырех машин, на которых ездили приближенные к Рахимову охранники. Да и Минск считался привилегированным рейсом.
«Расту!» — подумал Женька, распахивая двери бухгалтерии.
Принципы менять было поздно, но если бы можно было изменить жизнь, Илларионов изменил бы ее, даже не начиная сначала.
— Садимся дружно! — подхватил он внучку и усадил к себе на колени.
Клава и Катя сели на обувной ящик в тесной прихожей.
— А там, куда мы едем, уже зима? — спросила Леночка.
— Зима, — ответил Илларионов, — послезавтра ты будешь кататься на саночках с гор.
— С Уральских?
Женщины заулыбались.
— С Уральских. Горлышко береги, шарфик завязывай.
Помолчали.
— Сели, посидели, встали и…
— Пошли! — выкрикнула внучка и соскочила с дедовых коленей.
Чемоданы нес он сам. До этого проверил газ, воду, свет, запер дверь. Только внизу чемоданы подхватил водитель. «Что же вы не позвали, Алексей Иванович?» Катю усадили вперед, Леночку с большим плюшевым медведем — посередине.
— Старайся есть хорошо, на воздухе больше бывай, — наставлял Илларионов жену.
