поверьте мне. Вот, — он извлек заложенные между страницами деньги и положил перед Столетником. — Не подумайте, — поспешил заверить, это только задаток. Я рассчитаюсь с вами, как только… как только… Но, пожалуйста, не нужно ничего оформлять и ничего никому говорить.
Женька пересчитал деньги. Пять новеньких стодолларовых купюр.
— Я понимаю, — сказал он Изгорскому серьезно и начал разыгрывать детективный спектакль: — Разрешите осмотреть вашу квартиру?
— Пожалуйста.
— Раз я теперь отвечаю за сохранность вашей жизни, то должен знать, откуда ждать опасности.
— Конечно, — полноправный теперь клиент опустился на стул с видом арестованного, в квартире которого производится обыск.
— Можно? — Женька снял телефонную трубку. Считав с аппарата номер, накрутил диск, изменив две последние цифры. — Алле… Здрасьте… Будьте добры, мне Анджелу, пожа… Как — не живет?.. Извините, я, наверное, ошибся.
Телефон, несомненно, работал. Значит, у Изгорского все-таки были основания звонить из автомата?
Окно выходило на Мартеновскую, на тыльную сторону четырнадцатого дома; внизу желтел детский дворик с качелями и песочницей; от окон нижнего этажа к липам тянулись бельевые веревки. Пожарная лестница находилась за углом, но достать с нее до решетки окна можно было только теоретически, Женька все же открыл форточку и, подергав решетку, убедился, что она вмонтирована намертво.
— Скажите, Юрий Израилевич, кто ваши соседи? — спросил он, всматриваясь в чердачное окно дома напротив.
— Я не знаю их, — пожал плечами старик. — Здесь подолгу не задерживаются, это что-то вроде перевалочного пункта для тех, чьи дома ремонтируются или… в общем, не знаю. По-моему, добрые люди. А что?
— Среди нет ваших недоброжелателей?
— Наверно, нет.
— Кто устанавливал вам решетки и дверь?
— Какая-то фирма, не помню, как она называется. Очень быстро — сняли мерки, а на следующий день все сделали.
— У кого-нибудь еще есть ключи от вашей квартиры?
— Ни у кого. У кого же они могут быть?
— У родных, друзей, соседей?
— У меня нет родных и друзей, а соседи… Зачем им мои ключи? Мы, в сущности, совсем чужие.
— Сколько ключей дали вам установщики двери?
— По два от каждого замка.
— Где второй комплект?
Изгорский наморщил лоб, стараясь вспомнить, где спрятал ключи, потом решительно подошел к секретеру и, выдвинув ящик под ним, достал из картонной коробки связку.
— В квартире есть ценности? — спросил Женька.
— Какие?
— Драгоценные камни, антиквариат, золото, деньги?
Изгорский горько усмехнулся, широким жестом показал на пустые стены.
— У вас есть продукты? Вы собираетесь сегодня выходить в магазин?
— Нет, не собираюсь.
— В таком случае, я возьму второй комплект себе. Старик протянул ему ключи.
— А зачем, осмелюсь спросить?
Женька положил ключи в карман, затем подошел к кровати, пощупал покрывало.
— Не хочу, чтобы вы открывали кому бы то ни было дверь, — объяснил. — И даже подходили к глазку. Когда я вернусь, открою сам. На любой звонок не реагируйте, в том числе и на телефонный. Для всех вас нет дома. Все ясно?
— Да.
— Сейчас мы занавесим окно вот этим покрывалом. Я так понимаю, плотных штор у вас нет? — не дожидаясь ответа, Женька стащил покрывало с кровати, придвинул стул и, встав на подоконник, принялся пристраивать импровизированную штору к кольцам карниза. Комната погрузилась во мрак.
— Включите свет.
Изгорский повиновался.
— Я никогда не думал, что в меня могут выстрелить, — прошептал он испуганно.
— Роберт Кеннеди тоже не думал, — ответил Женька. — Вы же отказываетесь рассказать, кто вам угрожает. Поэтому я должен предусмотреть все возможные варианты покушения. — Справившись со светомаскировкой, он кивнул на стул: — Присаживайтесь.
— И долго я буду жить в изоляции? — спросил Изгорский.
— Вы будете выполнять все, что я сказал, до моего возвращения. Прошу вас не включать свет на кухне после наступления темноты. Настольной лампы в комнате вполне хватит, чтобы приготовить пищу и вымыть посуду. Это — во-первых. Во-вторых, старайтесь держаться подальше от окон. Если вы нарушите хоть одну из этих норм безопасности, я не гарантирую вам жизнь. После моего возвращения, разумеется, необходимость в этих предосторожностях отпадет.
— Как?.. — привстал Изгорский. — Вы что же, собираетесь меня оставить?
— Вы же сами просили меня привезти какую-то вещь, необходимую для завершения вашей работы?
Изгорский приложил ко лбу ладонь.
— Да, да, конечно, просто, я не подумал, что вы готовы ехать туда прямо сейчас.
— Зачем же откладывать? Что это за вещь? Как она выглядит?
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Это… портфель.
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. Надеюсь, не с красной ртутью?
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Что?.. А-а, нет, нет, что вы! Там… словом, там бумаги, но бумаги очень важные…
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. Про важность вы уже говорили. Куда ехать?
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Что?
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. Адрес? Где эти бумаги находятся?..
Двое сидевших в синем «форде» с тонированными стеклами напряглись. В динамике воцарилась тишина.
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Видите ли… это не в Москве. Вам придется поехать туда на электричке.
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. Я на машине.
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Сейчас я вам запишу…
Двое переглянулись. Огонек сигареты сидевшего на пассажирском сиденье догорел до фильтра и ожег пальцы.
— А, ч-черт! — выругался он и собрался приоткрыть окно, чтобы выбросить окурок.
Рука напарника сжала его плечо.
— Тихо! — он наклонился к динамику. Окурок упал на резиновый коврик.
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. Не нужно ничего писать. Я запомню.
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Лобня Московской области. Улица Конституции. Дом 46. Квартира 40. Там живет женщина по фамилии Шейкина Валентина Иосифовна…
Коренастый мужчина в кожанке, сидевший за рулем «форда», поднес к губам микрофон:
— Амфора, я — Зубр, объект назвал адрес.
«Я слышал, Зубр, — отозвался спокойный голос. — Оставайтесь на связи».
ГОЛОС ИЗГОРСКОГО. Я провожу вас.
ГОЛОС СТОЛЕТНИКА. До двери. Я попробую отпереть…
В динамике послышался звук отодвигаемых стульев, голос Столетника: «Может быть, ей позвонить
