Женька заранее знал, что ответит Петр, если рассказать ему о деле Изгорского: «Во-первых, малыш, ты преступник, потому что ты преступил закон. Причем сделал это многократно. В деле Шейкиной ты должен был дождаться следователя и дать ему подробные показания. В деле Изгорского ты должен был оформить договорные отношения с клиентом, не говоря уже о том, что не имел законного права даже приступать к нему. Ты использовал состояние его невменяемости с целью личного обогащения и должен ответить перед законом. Ты аферист! Умение набить морду еще не говорит о высоком — и даже низком — профессионализме сыщика: ты не имел права оставлять клиента, не выявив точно характера грозящей ему опасности, Поэтому ты не профессионал». Так бы сказал Петр. Женька говорил себе иначе: «Дурак ты, Стольник, ей-бо!.. Думаешь, это убийство? А ты видел кровь, следы пуль на стене, бутылочку с ядом, топор в голове старушки?.. Нет. А на нет и суда нет. Ну, перевернуто все вверх дном — нитки она искала, понял? Не нашла, давление поднялось — и привет!..»
«Молодость мою как оторвало, и мне кажется, что я уже прожил на свете девяносто лет», — говорил Треплев.
«Хорошо было прежде, Костя! Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, — чувства, похожие на нежные, изящные цветы… Помните?» — плакала Нина.
Как-то отец сказал Петру: «Почему ты решил, что жить радостно и приятно? Кто должен идти по дороге впереди тебя и разбрасывать цветы? Безмятежной и бесконечной жизнь только кажется в очень короткий, романтический период. А потом превращается в череду обязанностей. Так что ты ни на кого не надейся, неси свой крест до Голгофы сам. Не донесешь — растопчут и не вспомнят никогда!..»
Вот и у чеховских персонажей жизнь — теплая, ясная, чистая — была в прошлом. Может быть, это еще один закон, которому нужно просто подчиниться? «Через поколение и о моем времени будут вспоминать, как о золотом веке, и завидовать мне, живущему сегодня», — решил Петр, испытав облегчение от бесплодности раздумий о сущности бытия — у всех она, эта сущность, одна: нести свой крест на Голгофу.
«Красное вино и пиво для Бориса Алексеевича ставьте ' сюда, на стол. Мы будем играть и пить. Давайте садиться, господа», — пригласила Аркадина.
«Интересно, откуда у него деньги? — думал Женька. — Он сказал, что это задаток. Значит, за работу собирался заплатить больше?..» И, в который раз за последние сутки, попытался себя утешить: «А пошло оно все!.. В конце концов, меня, кроме клиента, никто не видел, и факт передачи вознаграждения документально не зарегистрирован!..»
Дорн подошел к Тригорину, перелистывая журнал. «Тут месяца два назад была напечатана одна статья, так я очень интересуюсь этим вопросом, — обняв Тригорина, он подвел его к рампе и, быстро оглянувшись на Аркадину, сказал вполголоса: — Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…»
После спектакля Женька и Петр дожидались Нику у служебного входа.
— Здравствуйте, — Петр вручил ей цветы. — Потрясен вашей работой.
— Спасибо.
— Познакомься, соседка, это мой друг Петр, — представил его Женька, — следователь, между прочим.
— Очень приятно.
— Позвольте пригласить вас в гости, — смущенно сказал Петр
Ника растерялась.
— Соглашайся, — посоветовал Женька. — А то ведь он и арестовать может.
— Ах, вот даже как? — засмеялась она. — А ордер?
— А без ордера — до тридцати суток. По подозрению в убийстве Треплева.
— Ладно, пошли, — она направилась к машине. — Только думаю, что тридцать суток в моем обществе вы не выдержите.
Они сели в машину. Женька развернулся, набрал скорость.
— Я тебя поздравляю, соседка, с окончанием. Желаю сыграть Надежду Константиновну Крупскую.
— Почему… Крупскую-то?
— Чтобы получить звание.
— Ты устарел, сосед! Сейчас для этого достаточно сыграть Красную Шапочку. А куда мы едем-то?
Женька свернул на Покровку.
— Петр недалеко живет, на Измайловском, — сообщил Женька. — У него сегодня юбилей, у тебя — премьера. По случаю совпадения есть предложение скромно посидеть на кухне и поболтать.
Ника с любопытством посмотрела на Петра.
— Поздравляю. А кто там еще будет?
— Абсолютно никого, — заверил Петр.
— У вас что, нет друзей?
— У меня нет друзей.
— А почему?
— Потому что я скучный человек и меня никто не любит, — улыбнулся Петр. — А если серьезно — не хочется шума вокруг совсем невеселой даты. Лучший подарок вы с Женькой мне уже сделали.
В парадном было необычно шумно. Выстрелила бутылка шампанского, зазвенели стаканы, восторженные крики сменила блатная «Мурка» в исполнении пьяного дуэта. Лестницу заволокло дымом.
— Шпана гуляет, — предположил Женька и направился вперед.
«Шпаной» оказались: старший оперуполномоченный московского уголовного розыска, майор милиции Каменев; оперуполномоченные, лейтенанты Галя и Рая; патологоанатом Горохов; начальник отдела дознания отдела милиции муниципального округа «Марьина роща» майор Коноплева; помощник прокурора Бауманского района Перфилов; экстрасенс, младший научный сотрудник лаборатории нетрадиционной медицины, кандидат технических наук Шевелев. Представители охраны правопорядка сидели на ступеньках, подстелив газеты и разложив на них же выпивку и закуску. Увидев поднимавшегося по лестнице Петра, все повскакали и с криками «Ура!» дружно навалились на юбиляра, обливая его шампанским.
18
В «волге» Чехерева Илларионова укачало. Он проспал до Кольцевой, и проснулся только на повороте с указателем «МАРФИНО», когда водитель Чехерева Петрович против своего обыкновения («У вас ведь, прокуроров, как? — часто говаривал он, — 'Дальше едешь — тише будешь', а у нас наоборот») ударил по газам, вырвавшись на загородную трассу. Илларионов попытался собрать все воедино, беспокоясь, что понапрасну порет горячку и дергает Чехерева во внеурочное время, не имея окончательных данных. Но даже по тем заключениям, которые были готовы к этому часу, не сложно было догадаться дело «пахнет керосином» из-за причастности к нему спецслужб. Отсутствие запросов из ФСК и ГРУ, воскресший рецидивист Сотов, УСУ в «жигулевском» приемнике, отпоротые бирки на одеждах потерпевших — все настораживало и требовало, как минимум, придания группе статуса секретности. Что же касается обгоревших документов, то они выводили дело далеко за пределы округа, и Илларионов спешил поделиться с прокурором своими соображениями, почти наверняка зная, что дело уйдет в Главную военную прокуратуру.
Но он ошибся…
На обратном пути его рассказ о ходе следствия был прерван зуммером радиотелефона. Звонил Воронков
— Алексей Иванович! «Макаров» в деле не был. никому не выдавался, похищен со склада в в/ч 4127 в Камышине в мае прошлого года! — криминалист почти кричал в трубку. — Тогда их увели сто штук, и
