подозрение на давнюю подругу этой… как ее… уби… умершей. Израильского гостя они вместе привечали, и та вполне могла знать, оставил ли он валюту. Подруга всю неделю на даче провела. То есть никто, конечно, не думал, что божий одуванчик способен выбить дверь, но навести могла. Стали эту версию отрабатывать, поинтересовались у соседей по даче — не отлучалась ли. А те возьми да ей и капни. Бабка оказалась не промах, всю жизнь в облисполкоме работала, вышла аж на областного прокурора. Ну, туда Тер-Азизов поехал, стал соседей опрашивать. И одна соседка с нижнего этажа говорит, мол, видела эту… как ее… убитую в воскресенье, как она за молоком ходила. Представляешь? Судмедэксперт утверждает, что смерть наступила от силы в четверг, а она — в воскресенье видела!.. Убитая затворницей жила, кроме этой своей подруги, ни с кем не общалась…
«Как Изгорский!» — подумал Женька.
— …да и соседи все работают, друг с другом вполне могут неделю не видеться. В общем, думали продавщицу поспрашивать, да оказалось, что магазин в воскресенье не работает. Стали бабку убеждать. «Может, ошиблись, может, не она, померещилось, бывает…» Короче, взяли это дело на контроль, версий много, все сейчас проверяются. Прокурор следственного управления потребовал повторного вскрытия…
Поняв, что из Витюши больше ничего не вытащить, а дальнейшие расспросы могут насторожить его, Женька поспешил свернуть разговор.
— Старуха оборотень была! — воскликнул он вдруг таинственно. — Она по воскресеньям воскресает. Встает из гроба и ходит за молоком!
Витюша, смеясь, помог официанту снять с подноса пиво и тарелку с рыбой.
— Выпьем за то, чтоб тебе в твоей коммерции фартило! Это ты правильно решил… в ногу со временем!.. Знаешь, почему сейчас бардак в органах охраны правопорядка?.. Потому что ни прав, ни порядка, а значит, и охранять нечего! — и, довольный затрепанной шуткой, засмеялся.
26
Сергей лежал на полу лицом вниз. Руки заведены за спину и соединены наручниками. Попытка открыть глаза отозвалась тупой болью в затылке. Хотел крикнуть — не смог: глаза и рот были залеплены клейкой лентой. Какой-то гул стоял в ушах, как в моторе. Запах резины, рифленая поверхность под щекой… Коврик?.. Резиновый коврик — такими устилают пол в автомобилях… Его куда-то везут… везут по гладкой, как лед, поверхности — не трясет, не подбрасывает, не ощущаются повороты… Он заставил себя расслабиться, вспомнил, вчера (или сегодня?) кто-то подкараулил его на улице… Потом бросили в багажник машины… Странно, в этом багажнике так много места, что можно лежать, свободно вытянувшись… Сергей попробовал нащупать ногой стенку, но ноги оказались связанными. Может быть, это гудит в голове? Мерный шум без перегазовок и рывков… Или так действует наркотик?.. Собравшись с силами, он раздвинул носки ступней и попытался рывком перевернуться на спину. Удалось лишь оторвать плечо на несколько сантиметров: сверху кто-то наступил на него ногой. «Лежать!» — услышал он сквозь непонятный гул. «Что же это? Что? Что? Что?..» — тревожно стучало сердце. Ноги вдруг плавно занесло вверх, внутри все замерло, к горлу подступила тошнота. На какое-то мгновение не стало опоры, тело словно повисло в невесомости, затем пол снова уперся в живот, ноги оказались слева… Воздушная яма?.. Хорошо знакомое ощущение вернуло его к реальности — конечно, это самолет! Но куда?.. Куда его везут, чего хотят от больничной сиделки, бесславно закончившей карьеру на вторые сутки дежурства?.. Провал в небытие повторился раз, другой, ноги снова поднялись выше головы… «Посадка», — догадался Сергей, и точно — его подбросило, сила инерции продвинула тело вперед, но нога в ботинке снова бесцеремонно придавила его к полу. Рев двигателей усилился, самолет прокатился по неровной поверхности, развернулся и встал. Через несколько секунд в салон ворвался холодный воздух. Кто-то сильный легко оторвал Сергея от пола, толкнул в спину, широкой, как лопата, пятерней: «Пошел!»
У двери двое парней подхватили его под мышки. Он шагнул в пустоту, с опозданием ощутил опору, но упасть не дали — держали крепко «Пошел! Быстро!» — оружейный ствол больно уперся в спину. Шагов через пятьдесят его остановили, та же гигантская пятерня заставила наклониться, втолкнула в машину. По высоте ступеньки, матерчатой поверхности потолка, случайно коснувшегося макушки, характерному запаху плесневеющего брезента, смешанного с запахом выхлопных газов, понял: «УАЗ-469». Неимоверно захотелось вдохнуть ртом воздух, он замычал, мотнул головой, но мускулистые конвоиры лишь теснее сжали его с обеих сторон. Ехали недолго. Машина остановилась, потом вдруг стала плавно проваливаться, точно ее опускали в лифте. Снаружи послышался лязг металлических деталей, прозвучала команда «Проезжай!», и движение возобновилось. Полная безвестность страшила, мешала воспринимать звуки и анализировать движение, страшно болела голова — то ли от удара, то ли после дозы наркотика, который они, несомненно, вводили, иначе не было бы такого адского провала в памяти: как везли, как сажали в самолет. Стало клонить ко сну. «Уколоть его?» — раздался голос справа. «Не надо», — ответил кто-то, шедший впереди. На счете «двести девяносто один» организм взял свое; Сергей почувствовал слабость, полное безразличие ко всему и погрузился в вязкий, черный, беспробудный сон.
В чувство его привел удар но щеке — хлесткий, наотмашь. Сергея тут же подхватили, выволокли из тошнотворно пахнущего салона. «Пошел!» — снова пнули в спину стволом. Двое здоровяков указывали путь, временами подталкивая то в одну, то в другую сторону. Он чувствовал под ногами твердую почву, возможно, асфальт; ухо улавливало пение птиц. Холод радовал — значит, тело живо, кожа реагирует на температурные изменения. До того, как раздался окрик «Стоять!», он сделал шагов семьдесят-восемьдесят. Несколько раз подряд пропищал электронный номеронабиратель. Зашипел динамик. «Союз независимых офицеров», — четко проговорил металлический голос. «Союз национального освобождения», — ответили рядом. Что-то клацнуло в замке, мерно загудел электропривод, щелкнул фиксатор, и наступила тишина. «Автоматическая дверь», — понял Сергей. «Пошел!» — и последовал толчок кулаком. «Стоять!» Сзади покатилась на роликах дверь, сработало блокировочное устройство. Шаги стали беззвучными, под ногами оказалось мягкое покрытие — то ли ковер, то ли пористая резина. «Снимите пластырь», — провещал баритон откуда-то издалека.
Рывок! — лицо обожгло огнем, губы стали мягкими и подвижными.
Рывок — освободились веки, глаза увидели свет.
Вначале только свет. Затем — яркое, тщательно выбеленное или обитое пленкой помещение: зал с высокими потолками, похожий на телестудию. Люди в белых халатах. У пандусного стола, уставленного мониторами, — трое. Еще четверо, не обращая на вошедшего внимания, наблюдали за приборами с экранами, равномерно расставленными вдоль стен и потому похожими на иллюминаторы.
— Подойдите, — приказал пожилой седовласый человек, сидевший у большого экрана. Напротив экрана стояло кресло с вмонтированным в основание ящиком, напоминавшим корпус портативного сварочного аппарата. От ящика к подлокотникам и спинке тянулся жгут переплетенных проводов. «Пошел!» — толчок сзади. Ноги едва держали Сергея, сердце колотилось, как никогда прежде. Кресло напоминало электрический стул.
— Садитесь, — кивнул пожилой.
Сергей заметил на защитных, видневшихся из-под халата брюках широкие красные лампасы. Двое других, помоложе, были в штатских костюмах. Все с нескрываемым любопытством рассматривали пленника.
— Вы — Крильчук Сергей Леонидович, 1970 года рождения, лейтенант госбезопасности, — не то спросил, не то констатировал генерал.
Сергей промолчал.
— Почему вы молчите?
«Проверка! — догадался он вдруг. — Рядом наверняка кто-то из управления, хотят проверить. Готовят к заданию?..»
— Онемели от страха?
Скосив глаза, Сергей увидел в руке генерала свое служебное удостоверение.
— У меня нет времени на уговоры. Помогите ему.
Четверо сотрудников окружили кресло, защелкнули на голенях и запястьях никелированные обручи,
