сесть и поставили перед ним чашку холодного кофе.
— Курите?
— Нет.
К этому времени Крильчук отоспался и, если бы не ноющая боль в нижней части затылка, отдававшаяся в позвоночнике, чувствовал бы себя вполне сносно.
— Слушайте нас внимательно, Сергей Леонидович. Мы представляем организацию «Союз национального освобождения». Эта организация — передовой отряд правительства, которое возглавит государство в недалеком будущем. По существу, мы уже давно у власти и все, что делается сейчас в России, контролируется и санкционируется нами. Сейчас вы находитесь в центре подготовки кадров будущего государства. Отсюда у вас есть два выхода: один — через добровольное согласие сотрудничать с нами, другой — через крематорий. О том, что повлечет за собой это сотрудничество, мы вам расскажем позднее. Могу ответственно заявить, что ни антигуманных, ни корыстных целей организация «Союз национального освобождения» не преследует. Наш девиз: «Сила. Власть. Порядок». Как вы понимаете, именно этих трех категорий не хватает России для того, чтобы она стала государством, а не тем, что она представляет собой в настоящее время. Никаких кровавых переворотов мы не готовим. Мы придем к власти спокойно, уверенно, без единого выстрела. Технические средства контроля над сознанием и поведением людей, впервые в истории разработанные в этом центре, позволят нам сделать это при полной, единодушной поддержке населения. — Голос звучал негромко, но уверенно. По-военному отрывистые, точно расставленные по местам слова проникали в сознание Крильчука, порождая смятение и интерес, страх перед смертью и перед предательством одновременно.
Второй сотрудник достал из папки набранный на компьютере текст и положил перед Крильчуком:
— Если вы согласны стать кандидатом в члены «Союза» — распишитесь в этом протоколе.
Крильчук взял бумагу, поднес к глазам.
ВОПРОС. Вы Крильчук Сергей Леонидович, 1970 года рождения, лейтенант госбезопасности?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Чем вы занимались в последнее время?
ОТВЕТ. 20 октября в составе оперативной группы…
Он дочитал протокол допроса до конца. В тишине кабинета было слышно, как бьется его сердце.
— Что… это? — спросил он, залпом выпив кофе.
— Как видите, мы можем обходиться без побоев и изощренных пыток, в отличие от ваших коллег из ФСК.
— В ФСК не пытают, — проговорил Крильчук, не отрывая взгляда от бумаги.
Штатские засмеялись.
— Возможно, — сказал первый. — Но там и не знают того, что известно нам.
— Подписываете? — второй протянул ручку.
Крильчук понимал, что если он не подпишет, то после того, во что его посвятили, живым отсюда не выпустят. Но чего все-таки они хотят?.. Подписать! Подписать, вырваться на свободу и рассказать обо всем там — в ФСК, в прокуратуре. Но глаза? Как он будет смотреть в глаза тем, кого предал — Швецу, Илларионову, Валере Арнольдову?.. Жене, сыну, отцу, наконец?..
— Почему вы не заставили меня расписаться тем же способом, каким получили эти показания?
— А потом поддерживать вас в подконтрольном состоянии всю оставшуюся жизнь?.. Нет, Сергей Леонидович, нам нужно, чтобы вы совершили этот шаг трезво и обдуманно.
— Что меня ждет потом? — спросил Крильчук, не надеясь получить ответ.
— Замена режима строгой изоляции на карантин, — резко заговорил первый, — трехчасовая прогулка по территории, через две недели — повторная обработка на «Коде-1», и в случае, если мы найдем результаты удовлетворительными, приведем вас к присяге. Затем последует программирование на «Коде-8» и дальнейшие инструкции.
— Программирование?..
— Вы задаете слишком много вопросов! — прикрикнул второй, и его маленькие, пепельно-серые глаза нетерпеливо забегали. — Подписываете или нет?
Крильчук положил листок на стол, прижал его ладонью левой руки и, с трудом подавляя дрожь правой, размашисто расписался.
35
Засветилась свеча перед престолом.
— Премудрость, прости! — оповестил диакон в царских вратах, осеняя крестом молящихся. Затем, положив Евангелие на Престол, он произнес: — Господи! Спаси благочестивых и услышь нас!
— Святый боже, Святый крепкий, Святый Бессмертный! Помилуй нас, — взмолились вослед поющие.
Отец Василий в золотом расшитой епитрахили и фелони поверх подрясника читал Апостола. Шел третий час литургии. Благоуханный кадильный дым разносился по храму, пробуждая радость в душе верующих, желавших спасения…
В частном доме на Лесной на стене маленькой кухни висели фотографии членов семьи Войтенко, сделанные в разные годы. По одной из них Арнольдов сразу понял, что попал по адресу и ошибки тут быть не может: насмотрелся на живого еще Александра за двенадцать часов дежурства в палате. Встретила его дородная женщина лет тридцати с небольшим, сестра покойного. Сразу проводила на кухню, извинившись: одна комната была занята тремя детьми, затеявшими шумную игру посреди разбросанных игрушек, в другой стонала больная мать Екатерина Семеновна. На кухне вкусно пахло мясом — варился борщ, но если бы капитану и предложили поесть, он все равно бы отказался, зная о предстоящем неприятном разговоре.
— Скажите, Галина Тимофеевна, ваш брат Александр с вами живет?
— С чего бы это? — агрессивно отреагировала хозяйка. — Нам тут самим, развернуться негде. Видите, мал-мала-меньше да мать еле жива. А что он, натворил чего?
Арнольдов отвечать не стал.
— Вы с ним, я вижу, не в ладах?
— Чего мне с ним ладить-то? Он сам по себе, а мы — сами.
— Вы, что же, ничего о нем не знаете?
— Почему не знаю-то? Знаю. Демобилизовался, в Москве на работу устроился.
— Куда?
— Шоферит где-то. Заезжал пару раз на машине.
— На своей?
— Тю! На своей… На рефрижераторе. Побыл десять минут и умотал.
— Когда это было?
— Один раз летом, в последний раз — с месяц тому.
Галина Тимофеевна то и дело презрительно усмехалась, говоря о брате. Было очевидно, что между ними произошла серьезная размолвка. Предложив незваному гостю табуретку, сама, однако, не садилась, нависала над Арнольдовым, обмахиваясь несвежим кухонным полотенцем.
— Он женат?
— Не докладывал.
— Адрес и телефон у вас есть?
— Адреса и телефона у него у самого нету. Раньше где-то Текстильщиках в общаге жил, потом стал квартиру снимать, разбогател, поди. Чужие мы с ним.
— Почему так, если не секрет?
Пена приподняла крышку кастрюли, жидкость с шипением полилась на плиту. Галина Тимофеевна быстро сняла крышку, попробовала борщ, дунув на ложку.
— Трудно сказать, — заговорила она, не поворачиваясь. — Жестокий он человек. Может, колония на
