принципиальное руководство!», сегодня — другую: «Наконец-то демократия, гласность, гавкать можно, свободой — дыши не надышишься!..» И Каменев играет в ней вместе со всеми. А скажи ты Каменеву… А, да что там! Пошлю все на фиг, Историк! Давай-ка вот лучше выпьем на посошок… — Каменев достал из кармана плоскую бутылочку «Смирновской», отвинтил пробку. — Знаешь, за что я выпить хочу? За то, чтобы ты вернулся в Южанск, снял к едрене фене свои погоны и занялся историей государства Российского. Поищи в ней такой период, когда никто ни во что не играл, никто против своего же народа не объединялся и все были счастливы. Будь!..
Каменев приложился к «живой воде», а старший лейтенант Андреев смотрел на него и улыбался, заранее зная, что погон своих не снимет, потому что такого периода заведомо не найти, а историю сегодня можно двигать разве что в милиции.
Две недели проверок фонда «Прометей», болезнь жены, забота о доме превратили Илларионова в развалину. По крайней мере, так он себя чувствовал. Держался из последних сил, стараясь жить в масштабе сегодняшнего дня и даже часа, ни на минуту не заглядывая вперед, в безусловно черное завтра. Болели почки, он убеждал себя, что так и надо, так и должно быть в этом возрасте, и поскольку сделать все равно ничего нельзя, стало быть, нечего обращать на это внимания.
Он присматривался к неоднородному коллективу сотрудников фонда, отмечал среди них людей индифферентных и докучливых, циничных, трусливых и равнодушно-бесстрастных, каждым интересовался в кадровом отделе и пытался систематизировать их по какой-то своей, на чутье основанной градации. На удивленье, чутье еще не атрофировалось: в каждом отделе на десяток спецов приходилось по одному-два человека, казалось бы, не имевших отношения к его непосредственной деятельности. Хладнокровными и безразличными к проверке были нестарые еще офицеры запаса, наличие которых в таком фонде было не удивительно и не доказывало причастности «Прометея» к уголовщине. Но Илларионов знал подоплеку проверки, а потому отнесся к кадровому подбору с подозрением. Подобным делом он занимался лишь единожды, на заре своей следовательской молодости в Краснознаменном Дальневосточном. Тогда ему в опечатанную комнату совершенно необъяснимым образом подбросили здоровенную болотную гадюку — уведомление о возмездии. И все-таки, на исходе седьмого дня Илларионов нащупал тонюсенькую ниточку умышленных нарушений, скрытых тщательностью, позволяющей истолковывать их двояко: как оплошность и как естественную в условиях рынка операцию. Не испытывая склонности к ревизорской работе, Илларионов тем не менее принялся разматывать эту скользкую ниточку, боясь ошибиться, привлечь внимание, вспугнуть. К концу срока, истраченного на бухгалтерский ликбез, затяжелела, вдруг затрепыхалась в чуткой руке наживка.
— Выглядите вы, Алексей Иванович, неважно, — сказал ему Швец с сочувствием.
— Под Богом ходим, — ответил Швецу, к которому питал глубокое и искреннее уважение. — Это, Петр Иванович, оттого, что в молодости не допил, не догулял, приходится расплачиваться за то, что мало грешил — организм своего требует.
Петр засмеялся: не часто слышал от Илларионова остроты.
— Так что же за механизм они изобрели?
— Хм, изобретатели!.. — покачал головой Илларионов. — Уэповцы, поди, это за семечки принимают: и не они одни, и не только сегодня. Другое дело, что конспирация у них на высоте… В общем, образовались они в восемьдесят шестом. Общественный фонд, естественно, пошли денежки. Комсомольские, партийные, конверсионные — все вкладывали, кому отмыть хотелось, легализовать. И люди не скупились — цель-то благородная, давать, так сказать, огонь… Год-другой вкалывали, доверие зарабатывали, фирмой дорожили. Мало-помалу капиталец стал нарастать. Скупали ветхое жилье, ремонтировали и раздавали. Офицеры из ЗГВ и союзных республик косяком шли. Благотворительной деятельностью не гнушались — все чин чинарем, как и положено по уставу фонда. Потом прибыли растут, а отдача все мельче, все реже, скупее — расклад прихода-расхода очень интересный получается, без очков видно. К разгару великих перемен образовался солидный стартовый капитал… Это я в общих чертах, Петр Иванович, тут не без моих догадок, — все это надо экскаватором копать, а не саперной лопаткой. Но в целом вот какая картина наметилась. Стали они не только меценатствовать, но и в долг деньги давать, под приличные проценты. Сами понимаете — не нищим, а фирмам, которые умеют обращаться со льготными кредитами. Те, разумеется, кредиты, полученные от фонда, с завидной организованностью прокручивали, спекулировали своим, то есть чужим товаром — бензином, нефтью, цветметом — и получали прибыль. Скажем, покупает фирма бензин по стандартной цене, но расходовать его не спешит, а продает другой фирме по цене вдвое большей; вторая фирма сплавляет его третьей, разумеется, опять взвинтив цену… и так далее — по большо-ому кругу! Наконец, последняя фирма, увеличив сумму до беспредела, предлагает его купить… кому бы вы думали?
— Государству.
— Э-э, как бы не так! Государственные денежки счет любят. Они на виду. Не-ет, Петр Иванович! Первой фирме!.. Круг замыкается. Но у первых якобы денег нет на такую дорогую покупку, а тут посевная кампания на носу — что делать? И обращается эта первая фирма к государству, которое ей год назад этот бензин, кстати, и отпускало по государственной же цене, просит кредитов. Естественно, урожай собирать нужно, государство отказать в субсидиях на благородные цели не может. Хотя, как нетрудно догадаться, люди, от которых это зависит, сообразовываются и со своим интересом, они эту механику понимают прекрасно. А наш «Прометей» получает свои денежки обратно, плюс проценты за кредит. Но и это не все, конечно. Договариваясь с кредиторами, они заранее условились, что на несколько специально открытых счетов те перечислят дополнительные деньги — по профилю фонда, то есть на благотворительность…
Резкий звонок внутреннего телефона прервал рассказ Илларионова.
— Секунду, Алексей Иванович… Слушаю, Швец… Принесите немедленно!.. — Швец положил трубку. — Да, да?
— В расходных ордерах, конечно же, указывались меньшие суммы, а остальные… Остальные перекачивались через зарубежные структуры на счета в банках Запада и Востока. А поскольку фонд «Прометей» имеет тридцать шесть отделений по всей территории бывшего Союза, то суммы, сами понимаете, астрономические. Так что выделить необходимую валюту на нужды подпольной лаборатории они могли вполне даже незаметно. Но доказать все это нам, Петр Иванович, будет ох как трудно!..
В кабинет вошел дежурный с папкой.
— Разрешите? — подойдя к столу, протянул Швецу листок половинного формата.
Петр расписался, кивнул офицеру. Пробежав текст глазами, подошел к Илларионову и положил листок перед ним.
— Маленькая иллюстрация к предстоящим трудностям, — хмыкнул он.
СРОЧНО СЕКРЕТНО
МОСКВА СЛЕДСТВЕННОЕ
УПРАВЛЕНИЕ ГЕНПРОКУРАТУРЫ РФ ШВЕЦУ
14.40 НАРЯДОМ ПЯНДЖСКОГО ПОГРАНОТРЯДА ПРЕСЕЧЕНА ПОПЫТКА ПЕРЕХОДА ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ АФГАНИСТАНА ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ НАРУШИТЕЛЬ ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ ВЫСТРЕЛОМ ГОЛОВУ ПИСТОЛЕТА МАГНУМ 44 КАЛИБРА ДОКУМЕНТЫ НЕ ОБНАРУЖЕНЫ ВЕРХНЕЙ ТРЕТИ ВНУТРЕННЕЙ СТОРОНЫ ПРАВОГО ПРЕДПЛЕЧЬЯ ЛОКТЕВОГО СГИБА ИМЕЕТСЯ ТАТУИРОВКА БУКВЫ СНО ДВЕ ПЕРЕКРЕЩИВАЮЩИЕСЯ МОЛНИИ ПРИМЕТЫ СОВПАДАЮТ ПРИМЕТАМИ РАЗЫСКИВАЕМОГО РЕУССА П С ПО УСТАНОВЛЕНИЮ ЛЕТНОЙ ПОГОДЫ ТЕЛО БУДЕТ ОТПРАВЛЕНО МОСКВУ ТРАНСПОРТНЫМ САМОЛЕТОМ СОПРОВОЖДЕНИЕМ МОРГ ФСК
КОМАНДИР П О П/П-К НИКОЛАЕВ
Возвращаясь домой по морозной малолюдной улице, Илларионов думал о том, что кто-то наверняка знает о каждом шаге следствия. Но кто это может быть, как не один из членов бригады? Сергей Крильчук был на его совести — он сосватал его Швецу, стало быть, ему и отвечать. Понятно, что в руках людей, готовящих не иначе как переворот с применением психотропного оружия, парень раскололся, но что он мог знать? Членов бригады пофамильно — раз, цель расследования — два; Филонов, документы, Сотов, смерть
