— Слушай, Матросов, — обратился к милиционеру, охранявшему вход, — ты следователя Кравцова знаешь?
— Я не Матросов, — отрезал тот. — Проходите!
— А-а… Обознался, значит. Извини. Я думал, тебе этот лифчик выдали, чтобы амбразуры закрывать.
С «ментами» у него были счеты смолоду; сводить их иначе как подначками серьезных оснований он не имел, но при оказии не упускал возможности испытать бывших коллег «на наличие уставного отсутствия юмора». Как правило, блюстители правопорядка выдерживали этот экзамен успешно.
Евгений подошел к пожилому водителю, скучавшему за рулем дежурного «УАЗа»:
— Слушай, батя, ты часом Ивана Кравцова не знаешь?
— Ивана Николаевича-то? Как не знать. А что?
— Я к нему из самой Москвы приехал, а он уволился. Как мне теперь его отыскать?
Водитель окинул его с ног до головы пристальным взглядом.
— Дашь закурить — скажу.
Евгений протянул ему пачку «Кэмел».
— Я две возьму, лады? Про запас?
— Бери, не жалко.
Водитель спрятал одну сигарету в «бардачок», другую неторопливо размял и потянулся к Евгению за огоньком.
— Ты вот что, — сказал он, с наслаждением выпустив струйку дыма, — сейчас выйдешь со двора, пойдешь направо. Через два квартала перейдешь на противоположную сторону, там будет автобусная остановка двенадцатого и двадцать первого маршрутов. В двадцать первый не садись, он поворачивает в гавань. А двенадцатый — это как раз то, что тебе нужно. Проедешь четыре остановки — и выходи. Набережная Колпакова, дом пятьдесят пять. Запомнил?
— Запомнил.
— Вот. Большой такой дом, на втором этаже — мебельный салон. Увидишь. Там еще внизу будка желтая стоит — «Справка по городу». Заплатишь пять тысяч — тебе его адрес дадут, если повезет. А мне предоставлять информацию о местах проживания сотрудников не положено. Усек?
Судя по наличию чувства юмора, старик для работы в органах явно не годился.
— Усек, дядя, я сообразительный, — сдержанно ответил Евгений. — Хочешь со мной на сигарету в «бурду» сыграть?
— Это как?
— Задумай двузначное число… Задумал?
— Ну.
— Теперь помножь его на два.
— Помножил.
— И отними семь…. Отнял?
— Допустим.
— А теперь к тому, что получилось, прибавь еще столько же.
— Есть.
— Сколько?
— Двадцать восемь.
— А у меня — двадцать девять, я выиграл. Гони сигарету.
Водитель опешил, пошевелил губами, проверяя правильность арифметических действий, и потянулся к «бардачку», но потом, сообразив, закатился довольным смехом.
Евгений выбросил окурок и пошел прочь.
Увольнение следователя, конечно, могло быть не связано с убийством Козлова, но Кравцов производил осмотр, а значит, знал многое из того, что способно было избавить Евгения от лишних хлопот и сэкономить ему время.
Доехав до мебельного салона на набережной Колпакова, он обратился в «справку». Камнем преткновения оказался год рождения искомого.
— Давайте всех, — ничего не оставалось делать Евгению. — Я уплачу.
— Попробуем, — обнадежила сотрудница. — Погуляйте полчаса…
Иванов Николаевичей Кравцовых в Приморске оказалось четверо. Один из них был пенсионером, двое других не достигли совершеннолетия. Последний из оставшихся Кравцовых проживал в Корабельном переулке, 27. Телефон его не отвечал, и ничего не оставалось, кроме как отправиться на окраину в поселок судоремонтного завода.
Дорога заняла больше часа. Дважды трамвай с воем обгоняли патрульные автомобили. На окраине поселка стояли минут пять, пропуская колонну бронемашин с солдатами внутренних войск. С набережной видно было, как от маяка параллельно берегу шел милицейский катер.
«А губернатор-то преступников к ногтю прижал, по улицам стало можно ходить», — вспомнились Евгению слова Таюшкиной.
«По улицам ходить можно, — усмехнулся он про себя, — в общежитиях жить опасно».
Корабельный переулок находился на пригорке неподалеку от трамвайного депо. Дом 27 был предпоследним в ряду невзрачных, построенных по индивидуальным проектам, в разное время и из разных материалов срубов и мазанок; он стоял чуть на отшибе и выгодно отличался каменным фундаментом и густым садом окрест. Евгений подумал, как должно быть красиво здесь весной, в пору цветения.
Забора вокруг дома не было, от проезжей части до самого крыльца тянулся деревянный настил. С высоты пригорка отчетливо просматривалась трасса. По ней медленно двигался коричневый «ниссан» с танковой ребристой антенной, похожий на тот, что стоял во дворе прокуратуры.
Евгений поискал глазами звонок, не нашел и постучался в крашеную дощатую дверь. Никто не ответил. Он повернул старомодную медную ручку, дверь неожиданно отворилась. Из темных сеней пахнуло рыбой — высоко на балке были развешаны сети с круглыми поплавками из пенопласта.
— Есть кто дома, нет? — крикнул Евгений.
Не дождавшись ответа, он шагнул в темноту, едва не сбив оцинкованное ведро на объемистой колоде, толкнул дверь на кухню.
У окна сидел мужчина в пиджаке, наброшенном на тельник, и сосредоточенно, словно пытался продеть суровую нить сквозь маленькое игольное ушко, чистил отваренный «в мундире» картофель.
— Можно войти? — спросил Евгений.
— Уже вошел, — на секунду поднял хозяин глаза и, обмакнув горячую картофелину в соль, стал есть.
— Вы Кравцов Иван Николаевич?
На вид хозяину было лет сорок.
— Я.
— Вы работали следователем…
— Работал, — не спеша дожевал Кравцов и встал.
Роста он был невысокого, коренастый. В движениях и походке угадывалась природная основательность. Отстранив гостя, он молча вышел во двор.
В печи гудело пламя. На гвозде под вязанкой лука висел пестрый женский передник. Сквозь дверной проем Евгений разглядел смежную комнату с аккуратно убранной детской кроваткой под окном, сложенными на ней игрушками.
Кравцов вернулся с корзиной щепы. Рубленые сучья садовых деревьев, пропитанные смолой доски, не иначе — остатки старой шаланды, обрезок лудки с ржавой петлей и торчащими ежом гвоздями исчезали и в без того раскаленной топке.
— Мерзнете? — поинтересовался Евгений и, опять не получив ответа, громко спросил: — Сесть-то хоть можно?
— Сесть всегда можно, — двусмысленно изрек Кравцов, аккуратно сметая на совок мусор с прибитого к полу листа нержавейки.
Евгений подошел к столу, выдвинул из-под него табуретку, сел.
