В пору было снова начать пить, но он дал себе слово никогда больше не делать этого, потому что пьянка — путь наименьшего сопротивления, а значит — путь вниз.
«А что ты вообще здесь делаешь, в этом Приморске? — проснулся от внезапного рывка автобуса Внутренний Голос. — Убийцу ищешь? А если ты его найдешь — убьешь, да? И сам станешь убийцей?»
«Не задавай глупых вопросов», — отмахнулся Евгений и полез в сумку за статьей, чтобы отогнать назойливого собеседника.
«Нет, ты не мне, ты себе ответь, — не отставал тот. — Тебя просили его искать? Сказала ведь Алевтина Васильевна: «Павел не был мстительным человеком». Это поможет что-то изменить в твоей жизни?»
Евгений почувствовал, что если он не отгонит бесплодные размышления сейчас, то сойдет на ближайшей остановке, никогда больше не вернется к своей работе, но и никогда себе этого не простит. Работа… Именно работа! Почему ему раньше никогда не приходило в голову, что все это — просто его работа? И под давлением столь простого, сколь и неопровержимого довода «я здесь работаю» Внутренний Голос спрятался и больше не появлялся.
Статья называлась странно и претенциозно: «893» и была опубликована, судя по карандашной записи, сделанной кем-то на полях, 15 октября прошлого года.
«Экономика не может быть экономной сама по себе. Экономной ее должны сделать люди. Но легко сказать, сделать — трудно.
Рухнула страна. Незыблемое, согласно конституции, право на собственность поставлено под сомнение реалиями повседневности. О какой собственности может идти речь, когда главной проблемой дня стала безработица, а те, кто по счастливой случайности не потерял рабочих мест, объявляют забастовки из-за неспособности властей оплачивать их труд? Дети вместо того, чтобы учиться, бегают за джипами и «тойотами» с тряпками в надежде заработать на пропитание. Но что такое труд в стране, где миллион стоит дешевле куска газетной бумаги размером с тот, на котором напечатан этот очерк? Что такое страна, где человеческая жизнь стоит и того меньше? Огромная толкучка, наводненная брошенными на произвол судьбы гражданами, среди которых бесприютные офицеры, постигшие науку убивать и лишенные моральных ориентиров, безвременно увядающие женщины и обреченные на прозябание мужчины в расцвете сил.
Кто же заправляет на этой толкучке? Уголовники, готовые прирезать любого за миску супа и банку консервов, перехватить то, что должно попасть в государственную казну; деловары, чьи патриотические порывы проявляются только там, где составленные в обход процессуальных норм контракты сулят наживу. Валюта, сигареты, водка, женщины, наркотики стали основным товаром народного потребления на этой толкучке, а единственной целью и смыслом жизни подавляющего большинства — физическое выживание.
Животные инстинкты, звериные законы…
Стоит ли спрашивать у современного читателя, кто достигает этой цели и обретает смысл существования в подобных условиях?
Жаловаться некому: стражи законов, записанных в вышеупомянутой конституции, превратились в вооруженных налетчиков, облагающих данью торговцев, водителей такси и грузовиков, сутенеров, нищих — целые городские кварталы.
Просвещенный читатель, конечно, понял, что речь идет о положении дел в послевоенной Японии. Столь подробная экспозиция мне понадобилась лишь для того, чтобы избалованный вниманием и заботой отечественных властей читатель 90-х гг. смог себе представить, в какой трудной ситуации оказались японские власти в 1945-м…»
По мере приближения к вещевому рынку автобус заполнялся пассажирами, и теперь их набилось столько, что читать дальше стало невозможно. Евгений спрятал газету в сумку, хотел пробраться поближе к выходу, но выяснилось, что «Стадион» — конечная остановка маршрута и толкаться нет никакой необходимости. Два последних перегона автобус преодолел без остановок.
Вовсе не склонный поэтизировать барахолки, базары и прочие подобные места, где отношения между людьми строятся т взаимовыгодной основе, а сами люди делятся на два противоположных лагеря — «продавцов» и «покупателей», Евгений все же считал, что места эти — маленькие модели городов, и нет способа лучше понять и почувствовать, чем живет население, как побывать на этой самой толкучке, которую сравнивал со страной журналист Козлов.
Длинные ряды прилавков были завалены импортом. Пронумерованные прилавки разделяло расстояние, едва позволявшее разминуться встречным потокам покупателей. Снующих безо всякой цели зевак было немного. Покупатели приценивались, торговались, примеряли на себе платья, дубленки, куртки, лифчики — все поверх пальто, отсчитывали доллары, рубли и марки, опасливо прижимая сумки, портфели, пакеты и карманы. Зазывали продавцы, предлагая торг, рекламируя товар, обещая гарантии качества и до смешного низкие цены. Стариков городская толкучка не прельщала. В основном сюда приходили семейные пары и с детства ориентированная на выбор пепси джинсовая поросль.
От Лужников в Москве, республиканского стадиона в Киеве и национального — в Сантьяго стадион в Акуловке отличала плохая организация. Судя по запаху краски от прилавков и забора, по недостроенному павильону в лесах, ристалищу становление еще предстояло. Пока же товары не были рассортированы никак — взгляд быстро продвигавшегося сквозь толпу Евгения отмечал адскую смесь ассортимента: один и тот же торговец продавал сервелат и видеомагнитофон, трусы и жевательную резинку, печень трески и подшивку «Звезды» за 1946 год.
Словно в преддверии вооруженного налета, рынок был нафарширован соглядатаями и патрулями.
Проведя в этой сумасшедшей сутолоке полчаса, Евгений подошел к старику, торговавшему подержанными объективами и разнокалиберными фотобачками.
— Я гляжу, народу много, а по части фотографии вы один? — «подъехал» издалека.
— Чем интересуется молодой человек? — устремив в туманную даль поблекший от времени взгляд, безнадежно спросил торговец.
— Аппаратурой вообще. Видео — в частности.
Старик улыбнулся:
— Не местный?
— Из Москвы.
— Ох-хо-хо-хо, — последовал вздох, который мог означать все, что угодно. — Не там ищете.
— А где же?
— Магазин «Агфа» знаете?.. Конечно, не знаете. Зачем москвичу искать аппаратуру в этой фотодыре, если в матери городов русских полно фирменных магазинов?.. Хотя я, кажется, догадываюсь. Рассчитываете найти дешевый импортный товар в портовой клоаке?
Евгений кивнул.
— Поезжайте в «Агфу». Цены там ни на иену не отличаются от московских — разве что не в лучшую для вас сторону, — зато во дворе «Агфы» собираются все, кого в этом городе интересует подобная аппаратура. Товар лицом, да и консультацию получите исчерпывающую. А я по части видео не горазд, прошу пардону.
— Спасибо. Как туда доехать, не подскажете?
— Отчего же? Лесной бульвар, 3. На лес можете не ориентироваться — нет там никакого леса. Выходите сейчас со стороны западных трибун, садитесь в любой трамвайчик и проезжайте четыре остановки. Как раз — начало бульвара, там увидите.
Стрелки «командирских» неумолимо приближались к расчетному часу. Покинув территорию барахолки, Евгений понял, как все же хорошо жить на свете, как на этом свете много воздуха, простора и свободы. Словно в награду за стоически перенесенные неудобства, трамвай оказался на треть пустым. Евгений занял место у окошка и продолжил ознакомление с публицистическим экзерсисом Козлова.
«Необходимо остановить скатывание страны в пропасть. «Рыночная экономика» и «черный рынок» — понятия вовсе не тождественные: первой заправляет государство, второй контролируется преступным элементом. Было бы неверным расценивать предпринятые правительством шаги как «беспрецедентное решение», но из песни слова не выкинешь — признать наметившуюся тенденцию к сращиванию
