— Считай, что ты уже свое отработал!
Глава тринадцатая
1
Игорь ночевал на автовокзале в Елабуге.
Ноль градусов — это ноль; замерзнуть не замерзнешь, но и не согреешься. Временами он отходил в сторонку, прячась за киоски, приседал, что хоть ненадолго, но все же разгоняло сон и прибавляло тепла.
Город навевал размышления о Шишкине, который здесь родился, о Цветаевой, которая свела здесь счеты с жизнью. Сидя в пластиковом желтом кресле кассового зала, Игорь пытался вспомнить ее стихи, но, как выяснилось, ни одного не помнил до конца. Строчка «Я закину ключи и псов прогоню с крыльца» отчего-то засела в мозгу, становясь мотивом надвигавшейся простуды.
В половине четвертого утра возникло искушение пройти эти оставшиеся двадцать километров пешком, но тогда уже это следовало сделать сразу, а теперь — что ж, вроде и смысла никакого, глупость, мальчишество… Тяжелая, вязкая, как деготь, ночь сбила кураж, который вел его по следу Павла, вояж уже представлялся безрассудством, в секунды забвения грезилась теплая постель, в которую он непременно сляжет по возвращении. Когда же сон отступал перед одержимостью сенсацией и силой молодого организма, где-то рядом оказывались Павел и Евгений. Он чувствовал себя посредником меж ними, призванным восстановить порушенный баланс жизни и смерти; теперь от него зависело нечто важное и нужное, в первую очередь — ему самому.
Неоднократно представлялась возможность добраться до Челнов попутками за символическую плату, но ведь и там пришлось бы коротать ночь между небом и землей.
«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
Будет ли этичным написать роман обо всей этой истории после Павла?..
«Трупоедство!» — отмахнулся он от этой затеи.
Утром пошел рейсовый. Минут через…надцать пути Игорь пригрелся на заднем сиденье и провалился в бездонный уют…
Челны.
С Камы тянуло сыростью, было промозгло, марево в глазах все не хотело растворяться, будто кто сыпанул в них песком. Сомнамбулой продвигаясь по невыспавшемуся городу, добрался до интерната по наводке сердобольной старушки; в какой-то момент возникло ощущение раздвоенности. Он увидел себя со стороны, будто все это не с ним, не в реальности — того и гляди наступит пробуждение, перенесет его за две тысячи верст обратно, и ничего от этой кошмарной бессонницы не останется.
Вновь появился Павел:
«А ты помнишь, старик… мы сидели ночью в редакции и пили чай. Я ушел. И ты, телок- несмышленыш, можешь сделать на моем уходе красивую честную карьеру».
«Трупоедство»…
Очень скоро отыскалась в тайнике души помеха, червоточинка: «Сенсация, будь она неладна! О чем ты думаешь, душеприказчик? Выходишь за рамки амплуа… Павел тогда сказал: «Мысль о результате — главный тормоз творческого процесса, старик. Всякий творческий процесс — не что иное, как противопоставление алгоритма хаосу».
— Здравствуйте. Я корреспондент газеты «Губернские ведомости» Игорь Васин из Приморска…
Толстая и добрая завуч по внеклассной работе выпуск шестилетней давности помнила. И Нелли помнила. Ничего из этого не вытекало, за исключением уверенности, что он не промахнулся и попал туда, куда надо.
Но вот второй шаг в системе заданного алгоритма оправдал поездку:
— Я же все рассказал вашему коллеге? — пожал плечами математик. — И адреса одиннадцати ее одноклассников отыскал — тех, что остались в Челнах…
Значит, Павел был здесь. Интуиция не подвела. Игорь шел по следу Павла, по заключительному отрезку его пути, за которым зияла черная пропасть.
— Коллега умер, Михаил Михайлович…
За словами сочувствия — адрес воспитательницы Нелли, ныне пенсионерки.
«Не теряй ни минуты», — значит, начинал с главного.
Целый час ушел на поиски дома, в котором проживала Роза Максимовна, она же — Рауза Максудовна; еще два, исполненных отчаяния и досады («Теперь на самолет не успеть!») — на ожидание: старая татарка-воспитательница выживала, перепродавая на рынке товары залетных южан, о чем поведали соседи Поведали дежурно, с небрежительностью и скептицизмом даже, так что просить их о помощи в скорейшем поиске он не рискнул.
«Творчество, Паша, есть процесс, которым управляет постоянная мысль о результате, — спорил с покойником Игорь, расхаживая по расхлябанному вешнему двору. Часы пришлось снять с руки и бросить за пазуху, после чего время пошло быстрее. — Не противопоставление алгоритма хаосу, а их синтез!..»
«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»
Если бы не постоянная мысль о сенсации! Павла уже не вернешь…
Роза Максимовна вернулась в одиннадцатом часу с двумя тяжелыми сумками. Она оказалась не такой уж старой, но явно забитой — измученной школой, пенсионной долей, соседями, судьбой. Дикий цейтнот, внутренние часы подстегивали, все слова учтивости пришлось опустить.
— Был у меня такой странный человек Павел.
— Его убили при невыясненных обстоятельствах…
Легенда, экспромтом сочиненная для Булатовой, сработала.
— … и вот мы теперь решили пойти по следам его неопубликованных материалов.
Она неподдельно всплакнула, накапала чего-то себе в стакан.
— Вы продрогли совсем, зубы стучат. Синий.
— Неважно!
— Курточка на рыбьем меху. У нас не Приморск. Я сварю чаю.
Чайная церемония длилась долго, но была как раз тем, что нужно: казалось, один глоток крепкого и горячего напитка способен поставить все с головы на ноги.
— О чем он спрашивал у вас?
— О Нельке Ветлугиной. Спрашивал, я говорила. Потом будто вспомнил о чем, альбома не досмотрел. Странный такой. Карточку оставил.
Визитка Павла была уже ни к чему.
— Роза Максимовна, вы не смогли бы повторить все то, что говорили Павлу?
Чайный цвет переливался тонкой пенящейся струйкой из чайничка в другой. Розовый цвет, многообещающий, хороший.
— А что она натворила, Вася?
— Васин. Игорь.
— Ой, ой, прошу прощения. Игорь?
— Кто натворил-то?
— Нелька?
— Почему? Ничего не натворила. Она интересовала Павла.
— Зачем?
— Я тоже хочу об этом узнать.
Он уже трижды пожалел, что обмолвился о его насильственной смерти. Это испугало, женщина
