эту загадку.
– Вам не нравятся гессенские сапоги? – мягко спросил Фредерик. – Уверяю вас, что это последний крик моды в светском обществе.[1]
Она сжала губы, демонстрируя явное неодобрение. Относилось ли это именно к нему или джентльменам вообще?
Не был ли ее покойный муж негодяем?
Это могло бы объяснить то, что она избегала Лондона.
– Возможно, это всего лишь провинциальная гостиница, но у нас свои правила. И одно из них заключается в том, что мои гости не оставляют повсюду следов глины.
Она подняла изящную стройную руку, и к ней бросился малый со скверной кожей и копной рыжих волос.
– Вы их снимете, а Толли позаботится, почистит и отполирует их, а потом вернет вам.
Фредерик намеренно принял надменное выражение лица, способное разгневать самую мягкосердечную женщину. Миссис Уокер решительностью и жесткостью характера явно превосходила всех известных ему леди. И как можно было не соблазниться возможностью щелкнуть ее по хорошенькому носику?
– Моя дорогая, джентльмену нелегко доверить свои сапоги незнакомцу, – процедил Фредерик сквозь зубы. – Этот малый легко может их поцарапать или и того хуже – оставить на них жирное пятно.
– Нет, сэр, – возразил малый, и его бледные глаза выкатились из орбит при намеке на то, что он мог бы допустить столь чудовищную ошибку. – Я всегда чрезвычайно осторожен. – Я никогда не…
– Довольно, Толли, – перебила черноволосая миссис Уокер, и голос ее приобрел нотки, свойственные генералу на поле боя. – Если наш гость не доверяет свои бесценные сапоги твоим заботам, то, возможно, ему лучше остановиться в другой гостинице. В той, где допускают, чтобы на полу оставались грязные разводы.
– Или в той, где у хозяев хватает здравого смысла чистить двор так, чтобы джентльмен не беспокоился о том, что испортит отличные сапоги, – с насмешливой улыбкой заметил Фредерик.
Она не поддалась на провокацию, а только равнодушно пожала плечами:
– Как вам будет угодно. Гостиница «Лиса и виноград» всего в десяти милях отсюда по той же дороге.
Фредерик подавил смех. О Боже! Она была просто великолепна, когда стояла, глядя на него отстраненно и высокомерно. Кажется, она способна сохранять спокойствие даже в присутствий дьявола.
По телу Фредерика распространилось знакомое ощущение жара, едва он подумал, будет ли она такой же властной в его постели или нет. Такие мысли открывали множество возможностей, и все они способны были вызвать в нем острое до боли желание.
– Странно, что вы сохранили гостиницу, если всегда стремитесь отправить своих постояльцев в другое место, не дав им даже насладиться вашим знаменитым ромом с маслом, – сказал он, тщетно пытаясь привести к повиновению свое взбунтовавшееся тело.
– Большинство моих гостей понимают, что мои правила придуманы им на благо и ради их удобства, как и ради удобства всех остальных.
– Ладно.
Сев на ближайшую скамью, он велел нервничающему Толли заняться его сапогами, продолжая любоваться прелестным лицом миссис Уокер.
– Думаю, мне некого винить, кроме себя самого. Ваш грум предупредил меня, что вы несколько сварливы, хотя и забыл упомянуть о вашей красоте.
Она и ухом не повела.
– Вам нужна комната на ночь?
Фредерик поспешно вцепился в край скамьи, когда Толли чуть не стащил его на пол, с силой дергая сапоги в попытке стянуть их с его ног.
– Именно так. Если, конечно, я не нарушил по неведению каких-нибудь других правил.
– Пока не нарушили.
– Хорошо. Тогда мне понадобится комната на ночь и, как можно скорее, горячая ванна.
– Конечно.
Дождавшись момента, когда Толли с трудом удалось избавить Фредерика от сапог, миссис Уокер одарила его ничего не значащей улыбкой.
– Не угодно ли последовать за мной?
Фредерик подавил стон, когда она повернулась на каблуках и направилась прочь, мягко и соблазнительно покачивая бедрами.
– О-да, – бормотал он себе под нос, пока поспешно шел за ней. – Да, угодно.
Порция Уокер поднималась впереди него по узкой лестнице, не опасаясь показаться не такой уж холодной, спокойной и отчужденной, какой предстала перед ним. Ее спокойствие было выковано в адском огне, и ничто на свете не могло его нарушить.
Однако спокойствие это было всего лишь личиной, а внутри… то, что скрывалось внутри, было совсем другое.
Никогда за все свои двадцать шесть лет не ощущала она так остро обаяние мужчины. В ту минуту, как вошла в вестибюль и увидела его стоящим у двери, Порция почувствовала нечто, соизмеримое с ударом молнии.
Конечно, это сравнение было нелепым.
Он вовсе не был кем-то из ряда вон выходящим, пыталась она убедить себя, понимая, что лжет.
Даром, что вошедший не был гигантом, не был из тех мужчин, что подавляют и внушают робость, заполняя собой все пространство комнаты, (он был всего лишь среднего роста с хорошо развитыми мускулами, но плавными движениями, передающимися только по наследству и изобличающими породу), так еще лицо его приковывало внимание.
Боже милостивый! Оно не могло принадлежать простому смертному.
И дело было не в красоте. Это слово было слишком избитым. Он обладал изящными чертами, сияющими серыми глазами, а рот его был таким красивым и чувственным, что на него было больно смотреть. Будто он был существом, сотканным из дыма и тумана, способным в любую минуту исчезнуть.
А его волосы… Густые локоны не были обычного цвета. Они не были светлыми или темными. Богатым цветом его волосы напоминали старинное золото, и кое-где в них посверкивали янтарные пряди.
Несомненно, он был сотворен с определенной и единственной целью – разбивать бедные женские сердца.
И все же Порция не была склонна поддаваться чарам. Особенно чарам этих отвратительных мерзких жаб из Лондона.
Так почему же спину ее начало покалывать? Не от того ли, что он следовал за ней по пятам? И почему сердце теперь колотилось так болезненно и громко, что Порция опасалась, как бы ее сердцебиение не услышала вся гостиница?
Порция пыталась успокоиться и убедить себя, что она всего лишь устала. Ее гостиница заполнена до отказа, до самых стропил. И виной тому внезапно разыгравшаяся буря. Только потому что большая часть постояльцев не имела возможности снять самый богатый и дорогой номер, Порция могла предоставить его в распоряжение несносного лондонского хлыща.
Право же, какая жалость, что она не может отказать ему в приюте. Любой болван, истративший целое состояние на такую нелепую одежду, заслуживал того, чтобы как следует промокнуть. А так оставалось надеяться хоть на то, что его сапоги намокли и так заляпаны грязью, что едва ли их можно будет привести в порядок.
Да. Принимая во внимание, что с этой бурей прибавилось столько работы, мозг ее был перевозбужден и утомлен, и потому ей мерещилась чепуха. В этом не могло быть ни малейшего сомнения.
Наконец, достигнув конца длинного коридора, Порция вытащила из кармана тяжелое кольцо с ключами и отперла дверь.
Переступив через порог, она окинула быстрым критическим взглядом спальню, особо задержавшись на окнах, обрамленных недавно выстиранными синими бархатными портьерами, а также на тяжелой мебели красного дерева, сверкающей свежей полировкой.
Потом сделала шаг в сторону, давая гостю возможность войти в комнату. Ее развернутые плечи выражали неосознанную гордость.
– Наши комнаты не так велики, как в других гостиницах, – сказала Порция. – Но постели чистые, и белье свежее. В дальнем конце комнаты вы найдете дверь, ведущую в небольшую гостиную, из окна которой открывается вид на лес.
На губах ее появилась улыбка, способная пленить даже птиц на деревьях.
– О, в такую бурю это самый подходящий порт.
– Вы правы.
Она вложила ключ ему в руку. Несмотря на свою странную реакцию на этого человека, Порция стремилась поскорее уйти из комнаты. Непривычный трепет в животе и то, что она никак не могла усмирить свое дыхание, смущали ее.
– Пожалуйста. Если вам понадобится служанка, достаточно дернуть за шнур звонка.
– А если мне понадобитесь вы?
Она приняла самый неприступный вид, который должен был повергнуть в смятение любого и отмести самые дерзкие притязания.
– Кто-нибудь из слуг растопит в вашей комнате камин и позаботится о ванне. – Голос ее стал ледяным. – Полагаю, у вас есть багаж?
Этот наглец посмел издать тихий смех, будто его позабавил ее отпор.
– Ваш грум обещал присмотреть за ним, – заверил ее Фредерик.
– Хорошо.
Она резко рванулась к двери, не заботясь о впечатлении. Ее стремительный уход походил на бегство. Внезапно комната показалась Фредерику слишком маленькой.
– Если это все…
– А как насчет ужина?
Усилием воли Порция заставила себя остановиться, но не обернулась.
– Кухарка приготовила пастуший пирог. Его подадут вам в вашей гостиной.
– Вообще-то я предпочел бы поесть за общим столом, – заявил он, намеренно и подчеркнуто показывая свое несогласие. – Нет ничего более бодрящего, чем тереться локтями о локти местных жителей.
– Высокомерный осел, – пробормотала она себе под нос.
– Прошу меня простить! Вы что-то сказали?
– Наслаждайтесь покоем, – ухитрилась она выговорить, прежде чем вышла из комнаты.
Глава 3
Прервав свое поспешное бегство у подножия лестницы, Порция позволила себе сделать несколько глубоких вдохов. Она повела себя как полоумная.
Значит, этот хлыщ… задел ее за живое. В чем дело?
Он был
