Фриско, но он не верил этому. А если даже и было что-нибудь, так давно уже умерло и похоронено. Однако разве миссис Салли могла бы с таким участием смотреть на это жалкое, полуживое существо и взялась бы самолично его выхаживать, если бы между ними ничего не было?
Динни бы очень расстроен, он беспокоился за Салли и злился на себя за то, что втравил ее в эту историю со спасением Фриско, а теперь, когда она так горячо взялась за дело, был уже бессилен ее удержать. Что скажет Том? Динни знал: Тому не понравится, что его мать будет ухаживать за полковником де Морфэ. Но что может сделать Том или кто бы то ни было, раз Салли так решила?
Фриско устроили в спальне Тома, и Салли усердно выхаживала его до тех пор, пока он не оправился настолько, что смог подняться на ноги.
Выбритый, в чистой рубашке и отутюженном костюме, который Салли извлекла для него из своих сундуков, Фриско вновь обрел что-то от прежней веселости и непринужденности, хотя ему и приходилось передвигаться осторожно, ощупью, прислушиваясь к голосу Салли или опираясь на ее руку. Черная повязка на глазах напоминала о том, что полковник де Морфэ никогда уже больше не будет прежним красавцем- повесой, но Динни боялся, что в этом человеке еще осталась какая-то чертовщина, которая делала его опасным для женщин.
Салли без стеснения высмеивала Фриско, когда он пытался льстить ей или убеждать ее, что в его взглядах произошел коренной перелом и он стоит горой да рабочих и считает необходимым навести порядок в горной промышленности, чтобы добиться справедливости для горняков и мелких акционеров. Но этой черной повязкой на глазах и своей беспомощностью он постепенно завоевывал привязанность миссис Салли, и это доставляло Динни сильнейшее беспокойство.
Динни было просто не под силу смотреть, как она прислуживает Фриско, предупреждает малейшее его желание или хлопочет, радуясь, что может что-то для него сделать. Впрочем, Динни и сам охотно оказывал Фриско любую услугу, пока тот был еще слаб после болезни. Он помогал ему умываться и одеваться, брил его, водил повсюду. Но Фриско быстро научился сам обслуживать себя. Освоившись в доме, он стал расхаживать по нему почти так же свободно, как зрячий. И это было хуже всего.
Выздоровев, Фриско не проявил ни малейшего желания уехать; он расположился у миссис Гауг и вел себя как невесть какой важный постоялец. И Динни негодовал. Он ревниво наблюдал, сколько внимания миссис Салли расточает Фриско, и это и злило и огорчало его. По всему было видно, что Фриско занял его место в доме.
Глава LIV
По городу сразу пошли сплетни, когда стало известно, что полковник де Морфэ поселился у миссис Гауг. Все, а особенно старожилы, хорошо помнили слухи, которые ходили много лет назад насчет того, что Фриско неравнодушен к хорошенькой молоденькой жене Морри Гауга.
Разумеется, сейчас Фриско был уже человек пожилой, к тому же слепой и разорившийся, но он ухитрился сохранить свою всегдашнюю самоуверенность и щегольство. Его высокую худощавую фигуру часто можно было видеть теперь рядом с миссис Гауг — то он, смеясь и болтая с прежней беспечностью, шагал рядом с ней, опираясь на ее руку, то сидел с ней в парке — маленьком оазисе, устроенном недавно посреди города. Словно молодые влюбленные, они совершенно не замечали окружающих.
Очень хорошо, конечно, болтали досужие языки, что миссис Гауг взяла на себя роль доброй самаритянки, пока полковник де Морфэ был болен и нуждался, — старожилы всегда поддерживают друг друга в трудный час. Даже Динни готов был забыть о том, как вел себя Фриско в дни своего процветания. Но не может же миссис Гауг рассчитывать, что порядочные люди одобрят ее теперешнее поведение в отношении полковника де Морфэ. Да она и не рассчитывает на это, призналась Салли, когда Динни, набравшись храбрости, сказал ей, что «люди стали судачить».
Динни был обижен и оскорблен, что Салли отнеслась к его словам и заботе о ней равнодушно и даже посмеялась над ним.
— Если вы так на это смотрите, может, мне лучше убраться отсюда? — сказал он.
— Бросьте глупить, Динни. — нетерпеливо сказала Салли. — Этот дом всегда был вашим домом и всегда будет, надеюсь. Но это и мой дом, и я хочу жить в нем, как мне нравится.
Никогда еще не были они так близки к ссоре, и Динни струхнул при мысли, что у него может выйти серьезный разлад с миссис Салли. Это просто немыслимо — слишком долго связывали их узы взаимной привязанности и симпатии. Динни чувствовал себя несчастным и сказал с убитым и сконфуженным видом:
— Мне и в голову не приходило, что вы не можете поступать как хотите, мэм. Да только мы с Фриско никогда не ладили, — нам, пожалуй, нелегко будет ужиться под одной крышей.
— Но он очень изменился, вы же знаете, — заступилась за Фриско Салли.
— Поздновато он научился уму-разуму, — проворчал Динни. — Уверен, что он только шкуру сменил. Если ему хоть малость повезет, он опять будет подпевать заправилам.
— Может быть, вы и правы, — согласилась Салли. — Но для меня так много значит, что Фриско живет здесь. Я уже давно не была так счастлива. Ведь мы с вами старые друзья, Динни, и я могу вам это сказать. Вы столько раз выручали меня, я просто не знаю, что бы я без вас делала. Я и думать не могу о том, чтобы вы уехали. Мне очень грустно, что вы почувствовали себя чужим в этом доме только потому, что…
— Раз вы хотите, чтобы я остался, — ладно, — сказал Динни. — Не надо огорчаться из-за меня, мэм. Я всегда буду рядом на случай, если понадоблюсь вам.
Салли рассказала обо всем Фриско. Он расхохотался и заявил, что не ревнует ее к Динни и вовсе не собирается посягать на его права в этом доме и постарается задобрить старика. Уверен, что они поладят — лишь бы Динни понял одно: Фриско и Салли любят друг друга. Единственное право, на которое претендует он, Фриско, — это право держать ее в своих объятиях. Он понимает, что в его положении нельзя требовать слишком многого. Если Динни не влюблен в миссис Гауг и может примириться с тем, что у нее впервые есть возлюбленный, — что ж, Фриско возблагодарит судьбу и оставит за Динни все, что принадлежит ему по праву: привилегию быть советчиком Салли, ее, так сказать, наставником и правой рукой в хозяйстве.
Уладив вопрос о мирном существовании под одной крышей Фриско и Динни, Салли почувствовала себя счастливой и беззаботной, как девочка. Она необычайно расцвела в это запоздалое лето своей любви к Фриско. Стала больше заниматься своей наружностью, тщательно одевалась и слегка подкрашивала губы, выходя с Фриско из дому. Она помолодела на несколько лет и была очень хороша: седые волосы нисколько не портили ее, огромные карие глаза радостно сияли под тонко вычерченными бровями, на губах играла счастливая улыбка.
Динни и Фриско в общем поладили: Динни делал вид, что не замечает того, что не нравилось ему в этой новой жизни миссис Гауг, а Фриско старался поддерживать с ним хорошие отношения. Он был, как казалось Салли, очень добродушен и даже внимателен к Динни, неизменно поддакивал ему, беседуя о старых временах, и по любому поводу спрашивал его совета. А Динни был суетлив и раздражителен, как никогда. Салли подчас теряла терпение, но Фриско умел отвечать шуткой на все его придирки и подковырки. В романе Салли и Фриско не было ничего вызывающего. Они решили «соблюдать приличия», как говорила Салли, и старались, чтобы их отношения никому не бросались в глаза.
Разумеется, Динни понял создавшееся положение и покорился. Он проводил много времени с Эйли и Томом и рано ложился спать. Он старался закрывать глаза на то, что происходило у него под носом, и делать вид, что это его не касается. Однако все эти «любимая» и «дорогой», случайно слетавшие у Фриско и Салли с языка, неимоверно раздражали его.
Не всегда у Фриско с Динни все шло так гладко, как хотелось бы Салли. То Динни придет в ярость, увидев, что Фриско уселся в его кресло на веранде, то Фриско вспылит из-за того, что Динни переложил куда-то его трубку и кисет. Фриско досадовал, если Салли оставляла его работать с Динни в саду, а Динни мрачнел, если Салли два вечера кряду уходила куда-нибудь с Фриско.
— Вот глупые старики! — жаловалась Салли Мари. — Что мне с ними делать?
— Не по каждой женщине твоего возраста сразу, двое мужчин сходят с ума, — шутила Мари. — По-
