преувеличенно серьезно, как жвачные в стойлах.
Как расценивает капиталистический мир наш партийный спор? У меня имеются интересные документы. Вот в моих руках оттиск издания лондонского института коммерческих исследований.
Он посвящен Советскому Союзу, автором он не подписан, но, как видно из самого документа, он написан, несомненно, английским разведчиком, который говорит, что он мог два года неофициально наблюдать то, что происходит в Советском Союзе. Я должен напомнить, что это издано еще в декабре прошлого года. Что говорится здесь?
«Из изучения событий в России вытекает тот факт, что судьбы страны в настоящее время формируются двумя диаметрально противоположными силами. С одной стороны, доктринерский коммунизм все еще стремится сохранить идеалы и принципы большевистской революции 1917 года, в то время как с другой стороны упрямые факты жизни заставляют всех, за исключением самых фанатичных коммунистов, принимать один за другим те принципы, на которых основана западная цивилизация».
Написал статью в юбил. сборник Горького, читал Григорьеву и думаю, что печатать не надо, потому что Горький не такой, как я пишу для юбилея, Я хотел провести мысль, что Блок и др. романтики «реакционной эпохи» (1906, 7 и т. д. гг.) задохнулись в искусстве без связи с землей и что Горький — человек земли, и потому он был в стороне от искусства, и этим объясняю неровность в его писаниях. Ошибка моя в том, что не обладание чувством земли разделяло Горького с Блоком и друг., а связь его с соц.- демократами, что Горький с этой стороны является не свободным, а связанным, что он тоже — аскет.
Самое же главное — я совсем опустил его славу (до 1905 г.), такой славы ни у кого не было, он крещен в славе, а я его описываю как обыкновенного художника.
Над изображаемой мной эпохой в «Кащеевой цепи» висела философия Ницше. Когда я рассказывал Розанову о своих путешествиях в Ср. Азии, он сказал: «Это все от Ницше». Я думаю, это он сказал в том смысле, что мой экстремизм, как всякий, имел основу в отсутствии личного счастья, а радостное состояние было тем неустойчиво восторженным чувством, которое и у Горького в босяках и вообще за пределами человеческого: это как бы состояние свечения метеора во время полета его в иной атмосфере. Сверхчеловек и есть тот метеор, вылетающий из своей орбиты в чужую ему атмосферу и в ней сгорающий. Сверхчеловек — это неудачник, сгорающий в борьбе за сверх-счастье (наш большевизм — тоже весь экстремный). Я слышал, что Ницше сошел с ума, когда узнал в конечных переживаниях сверхчеловека — Христа.
В общем, это довольно неприличная история: история человеческой претензии, за которой издали следит психиатр. (Алпатов попадает к психиатру). Блок с этим попадает в хлысты, Алпатов к психиатру, Горький укрывается в революции надолго, пока не оказывается, наконец, сверхчеловек диктатором. Теперь Горький стоит просто за человека (ученого). Мне необходимо пересмотреть, каким же образом Алпатов спасается от пути сверхчеловека в своей погоне за счастьем. Это путь обратный Ницше Горьковскому, он идет мимо салонного, эстетического «смирения» Метерлинка…
Вот еще тоже вспомнилось к Горькому: в союзе охотников утром после ночевок там я нечаянно в разговоре сказал несколько слов о Библии, что она является, во всяком случае, великим памятником. Вот тогда все набросились на Библию, и Бутурлин тоже послал свой камень в книгу суеверия. А когда я обратился к нему с решительным вопросом о человеке и Боге, он ответил мне, что человеку нужен не Бог, а стекло, что городской человек страдает больше всего оттого, что стекло не пропускает каких-то живительных лучей; он указал мне, между прочим, на собак, которые так тянутся к горячей печке, потому что от печки идут лучи прямо… и т. д.
Так из ученых, очень добрых иногда людей, из всякого рода дельцов есть люди, до последней степени не восприимчивые к духовной жизни, и к таким стеклянно-каменным нужно причислить Горького (см. его разговор с Блоком). Наука в отношении человека, по-видимому, может обходиться без интереса к личности человека… и довольствоваться одной пользой для человека вообще. Напротив, религия часто не обращает внимания не только на пользу, а даже на жизнь общечеловека на его планете. Значит, вот что самое ужасное: что наука и религия с искусством разделились между собой, и люди двух этих категорий гораздо меньше понимают друг друга, чем, напр., животные людей, и наоборот.
Зуб болит, а нет зуба. Так бывает: у иных болит палец на руке, когда самая рука давно отрезана вместе с пальцами. И душа страдает так ясно, как зуб болит или палец, хотя доказано, кажется, что души нет. Или, может быть, не совсем доказано? А то, бывает, такой охватит восторг весной на восходе при пении птиц! так забудешься, что воскликнешь вслух «Господи!» и опомнишься: нет Бога, и птицы просто поют от теплого весеннего воздуха.
«Сознательный путь к бессознательному творчеству» (Станиславский).
Я, вероятно, что-то хорошее забываю, когда сужу этих людей: можно так любить человека, что, отстраняя жестокого бога, осуждающего жить их в такой беде, желать им здорового стекла (как Прометей огня). Так весь социализм (материализм) начинается от Прометея.
17 Дек. ей послано письмо о переписке Розанова и Горького.
О людях, которые живут, ругаясь, вроде любивших все-таки друг друга, покойных мамы и сестры Лидии. Можно ли сказать, что они друг друга любили? Руготня — это неустройство, это внутренняя бесхозяйственность… Ругаются между собой главным образом бабы; это война в мелочах… Лекарство от этого, лучшее средство — ограниченное соприкосновение, надо в этих случаях действовать не на внутрь человека, а на извне. Вот где разумный материализм больше любви (Любите друг друга! — Господи, да мы любим, мы просим Тебя только устроить нам, чтобы мы виделись не так часто).
Очень возможно, что в этом загромождении любви и возникает материальная революция с отрицанием Бога: не в любви тут дело, и не в Боге. Помню, каким великим переворотом в наших отношениях с матерью был раздел.
Еще я думал о психологических умах (женских), которые все понимают душевное и не могут в то же
