полунаука». Возмущение охватывает от этих слов, когда собираешь в себе свой естественный разум: отбросив даже теоретическую науку, трудно человека, работающего над туберкулезной бациллой, обязать марксизмом. Но понимать надо все эти фразы с ключом: Лун. хочет сказать, конечно, что половина работы ученых в капиталист, условиях попадает на войну и роскошь, тогда как в условиях осуществленного марксизма вся наука целиком будет помогать людям жить. Такое упование, и ему должна подчиняться наука. Но с точки зрения ученого «марксизм» такая же наука, как, напр., «геология». И ему непонятно, почему же одна дисциплина должна подчиняться другой, столь несродной. А если признать марксизм верой, то тем более понятно, что наука не хочет повторять давно пережитое в средних веках. Самое же главное сопротивление является из самого процесса творчества ученого: дерзновение на открытие нового питается непременно чувством личной свободы с обладанием абсолютной истины. Пусть разум ученого говорит об относительности всех истин и незначительной роли личности в истории, но гипотеза необходима, а гипотеза есть уже не коллективная, а личная догадка, и смелость для этой догадки питается силой, которую понять невозможно, потому что эта сила — мы сами, и мы не имеем возможности где-нибудь установиться, чтобы это исследовать, как землю не можем сдвинуть только потому, что не имеем опоры для рычага.
Развитие наук в истории связано вернее всего не с оскудением веры в Бога, а с бременем постижения его лично. Ученый часто говорит «нет Бога!», но это значит: нет Бога, в котором насильственно должна исчезнуть его личность. Такого рабовладельца он отвергает и занимается «законами» в тайном уповании, что и тут все — Бог. Ученый извне, «политически», атеист, а в творчестве непременно теист. Словом, ученый осуществляет свою веру методом, а не догматом. «Марксизм» же свой догмат выдает за научный метод, «закон» и тем самым вечно ищет в своем догматическом единстве овладеть творческим разнообразием жизни. Вот истоки столкновения коммунистов с Академией наук. Луначарский прав, печатая статью «С огнем не шутят». На огонь обыкновенно льют воду. И ученый, желая отстоять свою дисциплину, должен влить на огонь некоторое количество воды политграмоты. Все льют и заливают, «достижения» идут вопреки всему, это чисто органические достижения, на которых паразитирует «погремушка», а старики- академики только подливают масла в огонь. Луначарский уже опоздал, ссылаясь на мужиков, как на враждебную силу. Мужики теперь поняли свою ошибку и скоро все, как некогда шкрабы, пойдут в коллективы: им тогда и луг прирежут и трактор дадут. Есть расчет! Так жизнь постепенно рассосет, обмирщит догматику марксизма и коммунизма, от всего останется разумное и полезное для личного органического творчества жизни, так, уже сейчас намечается у крестьян возвращение к старой «гамазее», т. е. общественной ссыпке семян. Прав Луначарский: не шутят с огнем, академики, лейте больше воды!
К «Журавлиной родине». Я хочу написать о том, что вокруг происходит, разобрать идейно и психологически столкновение ученых, заступившихся за водоросль, с коммунистами, которые уничтожают вечно ценное и под предлогом защиты человеческой массовой жизни создают «погремушку». Найти материал для изображения секретаря ячейки. Мужики сопротивляются, как «академики». Секретарь умный, сам мужик, завлекает их выгодой не играть огнем, а лить на него воду. Избрать центральным «академиком» Николая Фадеича, потому что он, городской, может больше рассуждать и высказываться (напр., что «в советской власти нет вечности»). У Яловецкого узнать: чем может соблазнить мужика секретарь и чем должны поступиться мужики. В этом компромиссе отразить и вскрыть борьбу творческих сил в создании хлеба насущного. Секретарь побеждает или мужики — оставить в неясности. Как на войне: никто ничего не знает. Правда секретаря, вероятно, в том, что он смутно для себя в образе казенного оптимизма отстаивает общегосударственные интересы, а мужики в образе частных интересов — творческую личность в труде.
«Погремушка», т. е. осушение, происходит на периферии сознания деревни, и к этому деревня индифферентна, пока не расчухает, что магистраль-то проведена государством, а канавы придется рыть им.
«Погремушка» — это как государство — агитка, а жизнь деревни — это вся наша общественность.
Сходить сегодня в Исполком: Яловецкого и Жданова.
«Ведь совершенно ясно, что буржуазная наука, т. е. западная наука, отпрыском которой была и наша, была искалечена, была искажена в угоду интересам буржуазии, ибо она отвергала такой выход из всего развития подлинной научной мысли, как марксизм, вывод, являющийся не только краеугольным камнем в построении нового обществоведения, но и приводивший к новому миросозерцанию, дававший для всех наук новый гносеологический подход. Для нашего времени наука без марксизма — это все равно, что церковное миросозерцание в эпоху отвергнутого Галилея. Это попросту полунаука».
«Борьба наша с этими элементами происходит в обстановке, когда имеется еще и третий враг, — самый дух темноты, косности, мещанства, безлико рассеянный по всей нашей стране. Сами носители этого духа очень часто не являются сознательными врагами; они представляют собой как бы пассивный объект, на который вздеваются, с одной стороны, новые пролетарские мысли, а с другой — старые, обывательско- собственнические. В этой среде, конечно, происходит расслоение. Из нее постепенно выделяется значительный массив, который уже более или менее сильно освещен лучами социалистической зари, дальше идет то, еще не дифференцировавшееся «болото», которое спит или медленно колеблется своими тяжелыми волнами то в одну, то в другую сторону. А еще дальше — мещанин, определенно злобный мещанин, тяготеющий к нэпману и кулаку.
Это относится, конечно, в первую очередь именно к индивидуалистическому крестьянскому хозяйству. Эти процессы ввиду массовости деревни, ее исключительной роли в общем нашем хозяйстве, имеют для нас особый интерес. Борьба происходит напряженная. Каждый раз, как мы встречаемся с обострением трудностей, обостряется и эта борьба. В нынешний момент, когда громаднейшие и труднейшие задачи борьбы за урожайность, связанные с социалистической реконструкцией деревенского хозяйства, встали перед нами грозно, мы замечаем оживление среди наших классовых врагов, попытки использовать эти трудности в своих целях и дать энергичный бой, который сорвал бы наше продвижение в деревне».
Не надо пугаться ни такого марксизма, ни такого крестьянства. Все гораздо проще. Формировка государства истощает граждан, и они вопят. Идеи бессильны. Вопрос о хлебе. Зло крестьянства: их местные интересы. Уступить — все разберут, города вымрут. Прижимать — останутся без хлеба. Уступить идею Ленина — все уступить.
Очень люблю быть в лесу, когда идет снег, и слушать беззвучный, интимный разговор прикосновениями белых снежинок и темно-зеленых хвой. Только бы не было ветра, а то тихое падание снега имеет и в открытом поле свою прелесть: так много падает впереди, оглянешься — и направо много и налево много, везде много и везде там, где не видишь, чувствуешь новые великие массы.
Лисица уже 9 суток в норе. Сегодня ее выкапывают. Но едва ли удастся, в
За две недели от приезда из Питера написаны след. главы: 1) «Ночная красавица» (3 т.), 2) «Маралово» (6 т.), 3) «Ток» (2) — 11 тыс., набросано: 4) «Замошье». 8 т. (сюда: «Экскаватор»), 5) «Заболотье» (6 т.).
