Каляевка.
Деловщина (деловые люди — воры).
По мокрому делу (убийцы).
По хаскам, хаску свернул (в клеть залез).
Нож — «перо».
«На малину сажать» — деловые люди с талантом дают сонных капель и обирают.
Карл Маркс — большой чудак, зимой купается, на ходулях ходит.
Дом трудового воспитания никого не воспитал, не исправил, — при чем труд? Если все рабочие люди, а которая девчонка из проституток изнеженная не хочет работать, ее моментально куда-то сплавляют. Воры — это совсем не значит, что они не умеют работать, так же как проститутки — не значит, что они любить не могут. Случается, встретит кого-нибудь проститутка, и замуж выйдет, и будет ему женой. Так же и много воров в Каляевке хорошо работают, потому что свой дом, девчата, весело.
Если бы не было женщин, то все бы разбежались. Один сошелся в Каляевке с девкой, очень ее любил, и работал отлично, и заслужил доверие, ему поручали денежные дела. Но случилось, она ему изменила, он рассорился. В это время администрация, не зная, что он рассорился, она считала, что он исправился, и доверила ему деньги. В этот раз он их украл.
В Каляевку являются «деловые люди» как бы на отпуск и, перебыв некоторое время, отправляются вновь на дела.
У охотников есть особая охотничья дружба, которую нельзя смешивать с жизнью: в жизни такой «друг» по охоте сплошь да рядом бывает предателем. В Каляевке живут все «охотники»: сходятся на «охоте», всю остальную, скажем, буржуазную жизнь не признают. Это опять-таки не значит, что он <не> может быть вовлечен в исполнение человеческого долга, но только ему нужно личную свободную встречу.
Каляевец может быть безбожным хулителем попов и церкви, но всегда может лично встретиться с Богом и быть ему верным рабом. (Девушка носит в кармане крест, на шее увидят.)
Невидимые глухари поднимались в бору с их особенным гулом: это также бывает, когда в большой общественной бане вздумают париться и пару поддать, плеснет ведро кто-нибудь и промахнется раз, промахнется два и в третий раз, когда попадет, то пар с накаленных камней невидимо гуднет — точно с таким гулом взлетал в бору невидимый глухарь.
Вспоминаю лживую Веру Антоновну и Яловецкого. Вот где ад! Как бы там ни было, но жизнь вдвоем — это непременно плен одного, другой вопрос, хороший или плохой — вероятно, редко хороший — но все-таки плен.
Девятая елка. Каляевка — это хороший момент из жизни «деловых людей»; сюда они сходятся для передышки от своей жизни, очень рискованной, вполне похожей на трудную охоту первобытных людей, и некоторое время здесь многие из них ничем не отличаются от лучших граждан республики. Зная доходы от первобытной охоты в удачливый день, смешно думать, что заработок в мастерских дома трудового воспитания сколько-нибудь может удовлетворить «охотника». Никогда! И какая может быть речь о трудовом воспитании «деловых» людей, если они вообще труда никакого не боятся. Исправить проститутку? Все равно, что рожавшую женщину сделать женщиной. Но, конечно, если проститутке встретится человек по душе, то она с ним может жить неопределенно долгое время, как самая «честная» жена. Так и бывает. В Каляевке никто не исправляется, но это очень хороший момент из жизни проституток и деловых людей: тут на отдыхе от рискованной жизни проститутка встречает иногда человека по душе и надолго «исправляется», деловой человек, соблазненный веселым обществом с девицами, музыкой, кино и прочими удовольствиями, остается
Начало главы. Сколько раз мне приходилось дивиться на охотников: какой это товарищ там на охоте, такое нежное близкое существо. Вспомнишь чудесные дни после не на охоте, а в обыкновенной жизни, встретишь приятеля-охотника и доверишься ему. И вот он же самый и предаст тебя, и оберет, и с грязью смешает… Напротив, есть люди, которым можно доверить самые нежные мгновения своего существа, которые в сером трудовом дне твоем будут блестеть, как алмазы в лавке, но там, где каждый
За кого стоять Насте
Стрепет и дрофа.
На юге нынче весной будут распахивать тракторами всю целинную степь. Куда же денутся стрепеты? Дрофы, те уже приспособились к полям, и можно себе легко представить, что они устроятся, правда, на неверное житье, но все-таки будет так: весной прилетят дрофы и останутся, их будут перегонять с места на место, всюду не в урочные часы будут местные люди встречать этих огромных птиц расстроенно перелетающими с одного поля на другое: придет, конечно, и им конец, как пришел конец нашим старикам купцам, получившим передышку во время новой экономической политики. Но стрепет как совсем вольная степная птица немыслим без ковыля, что с ним будет, когда, прилетев весной на древние места гнездований, с высоты он увидит и почует изрыгающую бензин колонну в сто тракторов и на зеленой целине ковыльной степи растущее чернильное пятно пахоты. Были ли в нашу революцию такие непокорные существа, подобные индейцам-могиканам, прославленные американскими поэтами в бесчисленных романах…
На переднем плане индейцы, а за ними глухое гордое наступление парохода и паровоза. Описывают погибающих индейцев, а получается изображение бесстрашно и неумолимо шествующей цивилизации. Как
