– Чтоб я тебе еще хоть раз, хоть на йоту поверил…
– Н-не у-убивала…
– Сама хвасталась. Помнишь, когда я первый раз заходил? – Не убивала-а-а… – теперь она завалилась на пол и ударилась в слезы. Я убрал с пола ошметки расчески, забрал поднос и вышел.
А она продолжала реветь. Пять минут, десять, полчаса, час, два, и я не выдержал.
– Шесть.
Она плакала, стоя на коленях и уткнувшись лбом в стену. – Перестань.
– Н-не уб-бивал-ла…
– Да хватит уже плакать-то, – немного поколебавшись, я подошел к ней, присел рядом на корточки и обнял за плечи. – Ну, перестань.
– Н-не…
Я достал платок, вытер ей глаза, нос, потом привалился спиной к стене и прижал девицу к себе. Как ни странно, но она не вцепилась мне зубами в горло, а просто разревелась еще сильнее. Совершенно идиотское положение – обнимать плачущую женщину со скованными за спиной руками. Посидев так с четверть часа, я осторожно достал ключ и расстегнул на ней браслеты. Она обняла меня и перестала шмыгать носом.
– Сосед это был. Пьянь. Выше этажом… То зальет, то пристает в парадняке… Тут с приятелем полезли… Разило за версту… Я говорю: «Каблуком врежу»… Туфли на шпильке… Ну и дала… А он взял и сдох. А на суде – «угрожала убийством, угрожала убийством». И свидетели… Он же меня раз десять заливал! Я же не всерьез! Умышленно, умышленно… Я и решила, раз все сволочи, то и пошли все в жопу! Ничего от вас не надо… Подавитесь… Но я не убивала! Веришь?
Она подняла голову и заглянула мне в глаза. И я кивнул. Господи, двадцать восемь лет… Умру всем назло… Ребенок. «Убийство из хулиганских побуждений»…
– Что-то твоя подопечная совсем снулая, – встретил меня на следующий день Вихнер. – Меня даже пнуть не попыталась, обед сама съела. Может, помирать собралась?
– Зато ты румяный, как печеный пирожок, – пожал я ему руку, – клад, что ли, нашел?
– Не знаю, все может быть. Ну, я пошел?
– Торопишься?
Я прошел по коридору, заглянул в камеры, и все сразу понял. На такие вещи глаз у меня наметан.
– Да все в порядке, не боись.
– А скажи-ка мне, Карл, почему Айра Левин перестала молиться?
– Что?
– То самое. – Айра лежала на койке, заложив руки за голову и с блаженной улыбкой смотрела в потолок. – Так что скажешь, друг мой Карл?
– Понимаешь, – он покраснел, как мальчишка, – знаешь, ее изнасиловали. Издевались при этом. Дети были от насильников… Не такая уж она виноватая.
– Карл, иди домой, а то несешь какую-то ересь.
– Ты не понял…
– Я все понял, Карл. Но эти вопросы решает суд. Наше дело – исполнение приговора. И больше ничего.
– Но этот приговор неправильный!
– Законы защищают общество от анархии, а эмоции приводят либо к прощению убийц, либо к кровной мести. Так что оставь свое мнение при себе, а право на справедливое решение – суду.
– Но бывают случаи, когда суд ошибается!
– И тем не менее, только суд может гарантировать законность и беспристрастность. А ты, братец, смотришь на дело только с одной стороны, и при этом не имеешь достаточной информации. Суд, кстати, в таких случаях подсудимых оправдывает. За недостатком улик. А ее не оправдали… Извини, Карл, но твоей горячности я доверяю меньше.
– Ты не понимаешь…
– Я все понимаю. Для подобных ситуаций существует институт помилования. Не ты первый мучишься над этим вопросом. Смертная казнь предназначена только для преступников, и факты взвешиваются не один раз. Если она невиновна, то ей ничего не будет.
– Будем надеяться, – махнул он рукой и ушел.
Я сел за стол, достал журнал приема-сдачи дежурства, заполнил, а затем отправился в карцер.
– А, это ты. – Даня понуро сидела у стены, положив голову на колени, и на мое появление больше никак не отреагировала. Я молча расстегнул наручники, вложил ей в руку расческу и, не без нутряного ужаса, вышел из карцера. Минут десять прошли в напряжении – вдруг «сотворит»… А потом вернулся.
– Значит, ты мне веришь? Не боишься? Даже после вчерашнего… – Она сидела на полу в той же позе и вертела гребень в руках. – А почему они не верят? Обязательно надо засадить?.. Ты мне правда веришь?
– Да.
– А они не верят… – в голосе послышались слезы.
