прикрывая княжича от возможных стрел, Избор пристроился за щитом узкоглазого безбородого усача Скулда. Ротгкхон, демонстрируя презрение к опасности, замер отдельно, широко расставив ноги и удерживая перед собой боковинное копье. Его широкое лезвие, словно случайно, загородило от помоста с лучниками горло вербовщика и половину его лица.
— Славное сегодня утро, буртасы! — крикнул горожанам княжич. — Это я, Святогор, сын Всеграда, приплыл ныне к вашему берегу, дабы спросить: где посол муромский, боярин Боривит, что половину месяца назад к вам за вирой и кудесником злым отправился? Злодеем, что брата моего, князя муромского летом отравить пытался?
— Поганый вор! Отродье хорьковое! Муромский тать! Лживый душегуб! Тварь подколодная! — заорали со стены в ответ. Но стрел, как ни странно, не пускали.
— Верните боярина Боривита и отдайте кудесника для кары! — громко потребовал Святогор. — Или я, клянусь Перуном, сожгу Ондузу!
— Трус муромский! Жалкие трусы! Вам только с бабами воевать! — заорали местные.
Безусый княжич, даром что еще мальчишка, только прищурился, никак не отвечая на оскорбления. Он ощущал себя силой, слишком великой, чтобы замечать столь мелкие уколы.
Наконец, на надвратной башне произошло шевеление, там появился воин в алом плаще и островерхом шлеме с красным же маленьким флажком на самом кончике.
— Отпусти полон, сын болотной гадюки, и убирайся немедля! — крикнул новый воин. — Иначе ты будешь с позором повешен на этой перекладине! Это говорю тебе я, князь Ондузы Стрежислав!
О какой перекладине идет речь, Ротгкхон не понял. Возможно, это была местная идиома.
— Верни мне боярина Боривита! — громко ответил княжич.
— Боривит твой был брехливым псом, Святогор! — наклонился вперед воин. — Он оскорбил меня лживым наветом и за то был утоплен в уличном нужнике!
— Подлые твари, — покачал головой Журба. — Какая страшная смерть для славного воина.
— Ты сам выбрал свою участь, князь Стрежислав! — ответил Святогор. — Прощения не будет. Я сожгу Ондузу со всеми ее проклятыми обитателями!
Несколько стрел с шуршанием прорезали воздух и вонзились в щит Журбы. Святогор, в задумчивости поглаживая подбородок, посмотрел вправо и влево от ворот, тихо сказал:
— А ведь стена здесь куда ниже, нежели у рва.
— Это так, княже, — согласился Журба. — Да токмо реку не засыплешь. Размоет плотину течением.
— Плоты нужно навести, — предложил Ротгкхон.
— Молодец, иноземец, — похвалил его Святогор. — Быстро соображаешь. Сделать сможешь?
Стрела звякнула по лезвию копья и отскочила в сторону. Вербовщик поморщился: смерть, направленная умелой рукой, почти коснулась его своим дыханием. Покачал головой:
— Одному не управиться. Надобно мастеров не меньше двух десятков, материал подвезти, веревки, гвозди или скобы… — Возле уха ширкнула еще стрела. — …и полдня времени.
— Ондузцы посады сжечь не успели. Любые избы раскатывай и бревна на плоты пускай. Они сухие, на воде держаться будут хорошо.
— Еще бревно нужно толстое, сажен десять в длину.
— Бревно-то зачем? — не понял Журба.
— Тут же течение! От берега до берега бревно положу, а к нему плоты опосля привяжу. Веревка не пойдет, стрелами перерезать могут.
— О-отлично! — Княжич подошел к нему и ободряюще похлопал по плечу. — Вижу, ты хорошо понимаешь, как хитрость сию исполнить надобно. Журба, выдели ему два десятка новиков из черной сотни[8], пусть начинает.
По щитам опять застучали стрелы — но Святогор их словно не замечал.
— Где мост наплавлять прикажешь, княже? — Ротгкхон тоже не дрогнул от чиркнувшего по макушке наконечника.
— А сейчас посмотрим… — Святогор направился вдоль самого берега, придерживаясь за жердяные заборчики и поглядывая на поросший травой вал. Остановился напротив одной из башен, прищурился: — Что скажешь, Журба?
— Место хорошее, — согласился опытный дружинник. — Вал, вон, поплыл в двух местах, и башня наклонилась. Собьем легко. От ворот двести сажен, врасплох не застанут.
— На том и порешим, — кивнул княжич и топнул ногой: — Здесь свой мост строй, иноземец. Отсюда будем брать.
— Глянь, княже, — тронул Святогора за плечо волхв. — Никак, сигнальный дым от Мурома?
— То не Муром, то булгарский кордон на Сомовьей пади, — ответил Скулда. — Кованая рать в подмогу идет. Порубежников миновала, от они Ондузу и упреждают. Да токмо опоздали нонеча…
— Завтра будут здесь, — кивнул княжич. — Тогда сядем прочно.
Дружина располагалась вокруг города в осаду, разыгрывая избы между сотнями и десятками, снося частоколы и изгороди, мешающие быстрому передвижению. Ладьи, выгрузив снаряжение дружины, перевезли захваченный полон и прочую добычу на северный берег, оставив для нужд ратников только съестные припасы. Похоже, пленников собирались гнать к Мурому по суше. Несколько сотен воинов, перейдя речушку вброд где-то выше по течению, обосновались за рвом, прерывая связь Ондузы с миром и с этой стороны. Все были настолько заняты, что за весь длинный день о еде никто даже не вспомнил, и многочисленные костры стали загораться только в вечерних сумерках.
Вербовщик, покрутившись в одиночестве, уже собрался было опять ужинать всухомятку, салом, когда к его избе вместе с полусотней дружинников подошел боярин Валуй. Сперва крепко его обнял, потом отстранился и подмигнул:
— Правильно себя выказываешь, иноземец! Княжич ныне повелел тебя за десятника в дуване считать. Коли дальше так пойдет, к концу похода и вовсе в сотники выбьешься. Молодец! — Он похлопал Лесослава по плечам. — Журба, кстати, передать велел, что черносотенцы токмо завтра подойдут, ныне все заняты. Ты, кстати, как? Сычом живешь, али общим кругом харчеваться станешь?
— Объясни чужаку, ничего не понимаю, — мотнул головой вербовщик.
— Ну как… — Боярин зачесал нос, соображая, зачем объяснять воину общеизвестные и понятные истины. — Припасы мы все с собой берем. Но каждому на себя готовить муторно. Посему друзья али ратники из одной сотни по уговору вместе харчуются. На общий котел запасами скидываются, вместе едят. Либо вкруг кашеварят, либо кому-то самому рукастому сие поручают…
— Не вопрос! — не стал дослушивать Ротгкхон, поднял от забора тяжелый заплечный мешок: — Вкруг оно, само собой, удобнее. К себе возьмешь?
— А то! — согласился боярин, махнул рукой: — Велига, прибери сие добро в общие припасы. И сооруди что-нибудь наскоро. Чего-то брюхо уже совсем подвело!
— Вторуша! — передал команду дальше дружинник. — Прибери мешок. И разводите костер уже, жрать охота!
— Как дорога к Ондузе сложилась? — поинтересовался Лесослав, провожая взглядом свои уплывающие за дом припасы.
— Почти сотню полона наловили! — расплылся в широкой, счастливой улыбке боярин. — Лошадей три десятка, коров столько же, прочего скота изрядно. Ну, и еще всякого добра насобирали. Я уж на тот берег с холопом отправил. Не заметил никто окрест нашего нападения! И здесь никто не заметил. Князь в милости, доволен, в награду добычу всю на нашу сотню записать велел. Сам указал, где ты обосновался. Видать, желает, чтобы мы и дальше вместе службу ратную несли. Токмо прямо отчего-то о том не сказывает.
— Поручение у меня свое имеется, — признался Лесослав. — Так что в твоей сотне я ныне числиться не могу. А коли ты с воинами рядом будешь и прикроешь, от сего польза большая будет.
— Договорились, друже! — веселый боярин порывисто обнял его снова: — Рад за тебя! Рад.
На рассвете Журба привел два десятка таких же молодых, как княжич, ребят в плотных толстых стеганках, на плечах и животах прошитых толстой кольчужной проволокой. Все они были с мечами и щитами — но рукояти клинков выглядели весьма потертыми и трещиноватыми, да и клинки были короче, чем у остальной дружины. Лесославу даже показалось, что в одном из мечей он признал трофейный, взятый
