– Останавливаться будем али как? – поинтересовался боярин. – Здесь тоже двор постоялый имеется.
– Будем, – отозвался Олег. – Не все же в сугробах ночевать. Это и есть тот самый Кличен, о котором ты сказывал?
– Он самый.
– Озеро так же прозывают?
– Нет, – мотнул головой боярин. – Озеро Селигер.
– Понятно.
На самом деле ему ничего не было понятно. Никаких городов, кроме Осташково, он на Селигере не помнил. Но какой смысл спрашивать у нынешних обитателей, почему в далеком будущем на здешних берегах будут стоять совершенно другие города?[2]
Позволив себе и лошадям пару дней отдыха, путники двинулись дальше, петляя между многочисленными озерными островами – на некоторых из них стояли скромные избушки, обвешанные со всех сторон сетями. Кое-где эти сети латали женщины и дети. Мужика за работой Олег не увидел ни разу. Но скорее всего, они отнюдь не дремали на печи, а проверяли мокрые от ледяной воды снасти, вынимая рыбу, что на трескучем морозе должна мгновенно превращаться в камень. Какими становились при таком промысле руки рыбаков, не хотелось и думать.
– Рыбалку любишь, боярин? – поинтересовался у спутника Олег, не очень ожидая положительного ответа. Здешние знатные люди обычно предпочитали охоту.
– А как же, ведун! Сие развлечение мне любо, сызмальства увлекаюсь.
– Да? – удивился Середин. – Чем ловишь? Донкой, спиннингом?
– Донка – то для смердов, – отмахнулся Годислав. – Мышь на иглу насадят, нитку к пальцу привяжут, да и сидят ночами. Ловят, дескать. Больше спят, конечно. Но иные налимов али сомов приносят, бывает. А то и судаки попадутся. Сие рыба благородная, ее в усадьбу в счет оброка несут. Мы же с братом на свечу ловим.
– Ага... – кивнул Олег, но на этот раз любопытства не сдержал: – Как же иглой налима поймать можно?
– Знамо как, – на этот раз с удивлением глянул на него боярин. – Железный стержень с двух сторон затачиваешь, посередине лесу вяжешь. Опосля мышь насаживаешь али иную наживку. Как рыба ее схватит, лесу дергаешь, стержень у нее поперек глотки встает, а иной раз и вовсе в брюхе поворачивается. Избавиться от него она не в силах, так ее, родимую, на бережок и выволакиваешь. На малую рыбеху, что длиной с локоть али чуть более, аккурат швейная иголка на снасть подходит. Для сома же специально ковать надобно. А иные смерды и вовсе из можжевельника стержни для рыбалки режут. Сказывают, налим запах можжевеловый страсть как любит.
– И на свечу хорошо клюет? – поинтересовался ведун.
– Да ты чего, дружище? – хмыкнул боярин. – Ее ж не насаживают, ею светят. Ситниковую али баранью свечу в лодку берешь – а там один светит, другой с острогой караулит. Как рыба подойдет, так ее и бьешь, ровно хазарина на рогатину сажаешь. Иная могучая, что бык. Двумя руками ратовище держишь, ан колотит всего и мечет, и лодка вся пляшет, брызги летят... Опосля вернешься к берегу, огонь разведешь, дабы обсушиться, меду хмельного выпьешь. Иной раз девки с деревни на огонек приходят, любопытствуют. Им тоже погреться интересно, да с боярскими отпрысками... Эх, жалко, лед сейчас стоит, я бы тебя обязательно на рыбалку сводил! У нас там затоны глубокие на Поле, да пруды сделаны богатые – аккурат рыбу разводить.
– Затоны на поле? – опять изумился Середин.
– Пола – это река наша, в Налючах, – объяснил боярин. – Земля там больно бедная, глинистая, да приболочена вдобавок. Так прадед мой придумал яму обширную вырыть, а ручеек перегородить. Вышло так, что и берега поднялись, и пруд большущий наполнился, верстою в окружности, и мельница на запруде работает – тоже прибыток. Какие карпы у нас там растут, ты и представить не можешь... Слушай, а и правда – давай на рыбалку с тобой сходим, ведун? До весны-то, мыслю, совсем немного осталось. Без того, чтобы погостевать, я тебя все едино не отпущу, такого гостя у порога не поворачивают. Погостишь, отдохнешь. А как снег сойдет, мы с тобой и порыбачим.
– Пока снег сойдет, еще месяца три ждать придется, – покачал головой ведун.
– Так мне разве жалко? Ты мне друг верный, я тебе животом и добром своим обязан. Кабы не ты, извела бы нас ведьма лесная, воистину извела. За такое дело готов хоть на всю жизнь тебя гостем в усадьбе поселить да медом хмельным поить с утра до вечера.
– И на рыбалку катать, – улыбнулся Олег.
– И на рыбалку! – вполне серьезно согласился Годислав. – Мне сие токмо в радость. А пока зима, так на медведя сходить можно. Али загон на кабанов и оленей устроить.
– Спасибо, дружище, – кивнул Середин. – Только мне бы хотелось для начала в Русу прокатиться и крест в христианском храме освятить. Потом хорошо бы на Тверской тракт вернуться и ведьму извести. Неправильно это, когда путников волкам, что цыплят, скармливают. А уж потом... Потом можно и дурака повалять.
Боярин надолго замолк. Но когда они миновали несколько островов, все же спросил:
– Выходит, мы испугались и не дали тебе доброе дело сотворить?
– Ничего такого не выходит, – покачал головой ведун. – Без креста тяжело. Очень. Мог бы не управиться. Надежнее вернуться во всеоружии, нежели с голыми руками на танки кидаться.
– Куда? – настала очередь Годислава не понимать спутника.
– Танк – это воин такой в тяжелом вооружении. Железа на нем, что на воротах киевских. Без хорошего тарана не снести.
– Воина тараном? – изумился боярин.
– Так ведь танк, – развел руками ведун.
К исходу второго дня они наконец пересекли озеро от края и до края, заночевали на берегу, после чего двинулись по зимнику дальше через лес и к вечеру выбрались на очередную реку.
– Сие Явонь, – пояснил Годислав. – От озера на нее спускаться неудобно, порогов там много и берега плохие. Посему тут разве струги малые и лодки ходят. Большой ладье тут не пробраться, токмо кругом.
– Про Цну я знаю, это Вышний Волочок, – кивнул ведун.
– Я имел в виду, по Мсте плыть приходится. От Волочка и на Мсту, – поправил Годислав. – Однако же, коли летом пойдешь, то сим путем пользуйся. Хоть и с порогами, а путь короче. Особливо коли тут с лодки сойти, а на Селигере на другую сесть.
– Я на лодках не плаваю, – с сожалением вздохнул Середин. – С двумя заводными в них не влезешь. Посему обычными дорогами хожу.
– А-а-а... Ну, тогда проще. Летом обычных дорог тут нет вообще. Порыбачишь, отдохнешь, на охоту сходишь. Как покров настанет, тогда и отправишься ведьму свою искать.
– Надо будет подумать... – зачесал в затылке Олег. – Коли так, придется жертвовать привычками.
– Тут рек много, дружище. Посему и дороги ни к чему, – пояснил боярин. – Куда ни понадобится – ан хоть какой ручеек, да найдется.
Снова потянулся долгий санный путь между заснеженными берегами. Иногда им навстречу попадались обозы или одиночные путники. Еще реже – нагонял и уносился вперед нетерпеливый всадник. День, второй, третий... Путники поравнялись с деревенькой – одной из многих, – и тут вдруг Годислав повернул с реки влево, забравшись на какую-то совсем тесную тропу, идущую через густую темную дубраву. Судя по следам, тут уже несколько дней не прогоняли ни единой повозки, однако боярин скакал вперед уверенно донельзя, и Олег не решился поправлять его или о чем-нибудь спрашивать.
Наконец деревья расступились. От обширного заснеженного поля, сверкающего под солнечными лучами, глазам стало больно. Годислав же свернул вправо, пришпорил скакуна в галоп, разом оторвался от своего скромного обоза на добрых две сотни саженей, верхом влетел в полуоткрытые ворота ближнего к полю двора и скрылся за низким частоколом.
– Милостью богов... – Холоп, наоборот, отпустил вожжи, вытянул из-за пазухи ладанку, троекратно ее поцеловал: – Вот мы и дома.
– Так это и есть усадьба бояр Зуровых? – привстал на стременах ведун.
