колени, я перебросила волосы на спину. Джексон принялся их расчесывать. Очень нежно.
– Джексон, я не такая хрупкая, можете причесывать сильнее.
Движения его стали энергичнее.
Джексон занимался любовью с моими волосами. Пока он причесывал меня, я осторожно ерзала на коленях и чувствовала его крайнее возбуждение и давление на мои ягодицы. Когда я медленно двигалась, он двигался также медленно вместе со мной. В тишине мы двигались, почти симулируя слияние. Эти мягкие движения были моей последней надеждой на освобождение.
Человек с неподвижным лицом немного смягчился, я подумала, что наступил подходящий момент выяснить, возможно ли, как-то рассчитывать на его помощь.
– Джексон…
Я повернулась к нему вполоборота. Глаза его были полны желания, а когда я повернулась, он стал рассматривать мое тело.
– Хочет ли какая-то часть вас освободить меня?
– Затрудняюсь сказать.
Он долго молчал, потом вздохнул:
– Николетта, пора заканчивать с ванной.
– Конечно.
Я легла в ванну, но она была мелкой, и Джексон продолжал меня рассматривать. Вода прогрела меня, я была благодарна за это простое удовольствие.
Джексон придвинул стул и помог мне вымыть голову. Взбив немного пены, он начал намыливать мои волосы небольшими кругами. Его прикосновения были чувственными, я закрыла глаза и откинула голову почти ему на колени, но оперлась о край ванны. Я закрыла глаза, чтобы дать понять, что получаю удовольствие. А еще – для того, чтобы дать ему взглянуть на мое тело.
Я чувствовала на себе его взгляд, почти слышала биение его сердца и ощущала, как трется о меня ткань его брюк. Он хотел меня, но не отваживался сделать последний шаг.
Мной тоже овладело возбуждение. Я была объектом его желания. Нагота возбуждала его так, будто я прикасалась к его мужскому достоинству.
Он нагнулся, провел мылом по волосам, затем вокруг груди. Меня дразнили его прикосновения. Я не отвергала его ласки, глаза у меня были закрыты. Джексону были позволены вольности, он позволял себе новые.
Передвинув стул, он продолжал заниматься волосами, теперь спереди. Затем провел мылом по моему животу, приближаясь к неуказанному месту. Я не шелохнулась, не открыла глаз, не издала ни звука.
– Вам больно?
– Нет, очень приятно. Не возражала бы, если бы меня так купали каждый день.
Джексон немного раздвинул мне ноги, потер мылом внутреннюю часть бедра, проник в мое лоно пальцем.
Я хотела этого мужчину. Он скользил пальцем внутрь и наружу, я двигалась вверх и вниз, пытаясь заставить его проникнуть глубже.
Он наслаждался, разглядывая мое тело. Продолжая доставлять мне удовольствие, Джексон не изменил положения. А потом я задрожала и вскрикнула, взлетев на вершину блаженства.
Джексон наклонился и крепко обнял меня. Некоторое время я просидела в воде, потом мы принялись болтать.
О чем только мы ни говорили, Джексон не отрывал от меня взгляда.
Когда вода остыла, я поднялась. Его глаза все еще фиксировали каждую деталь моего тела.
– Джексон, вы не подадите мне полотенца?
Он сходил за полотенцами, обернул мне плечи и начал медленно вытирать меня.
– Джексон, вы – моя последняя возможность побыть с мужчиной. Вы хотели бы этого?
– Нет, Николетта, я не готов умереть.
– Джексон, это жестоко. Вы уже судили и приговорили меня?
Скользнув руками по моей спине, он взял меня за ягодицы, якобы вытирая, но полотенца у него не было.
Джексон скользнул руками по моей груди, по бедрам. Затем, стоя у меня за спиной, накрыл грудь ладонями и стал сжимать. Я молчала, испытывая ни с чем несравнимое наслаждение.
Покидать комнату Джексон не собирался. Мне тоже не хотелось ее покидать. Кое-кто может осудить меня за соблазн полицейского в то время, как любовник томится из-за меня в наручниках под окном.
Отношения между мужчинами и женщинами бывают разные. Нас с Блейком связывает сексуальное и духовное влечение. Джексона и меня – умственное. Наше влечение подобно игре кошки с мышью. Кошка играет с мышью, пока мышь не начинает играть с кошкой.
Однако наше время пришло и прошло. Я оделась в то, что купил мне Джексон: белую романтическую блузу с кружевными манжетами и галстуком, обтягивающие брюки для верховой езды и коричневые сапоги, не доходившие до колен. Мокрые вещи взяла с собой.
Снаружи было темно. Атмосфера была напряженной, даже враждебной.
У Блейка были ко мне вопросы. Пиви и Уилкокс волновались – мы отсутствовали более двух часов.
– После ванны она заснула, я дал ей поспать, – объяснил Джексон.
Взгляд Уилкокса был пронзительным.
– Джексон, все в порядке?
Господи, да! Знали бы вы, что только что вынес ваш коллега.
– Нет, она просто отключилась от переутомления.
– Николетта, это правда? – спросил Блейк.
– Да, я хорошо себя чувствую.
– Надеюсь, ты не спала с ним? Он не домогался тебя?
– Блейк, разумеется, нет.
Мы снова сели на лошадей, я вместе с Джексоном, и поскакали в ночь.
– Проститутка!
– Шлюха!
Восемь часов спустя после отъезда из бристольской гостиницы мы въехали в Лондон. Улицы были запружены народом.
– Она любовница дьявола!
– Мерзавка!
– На проститутке мужские брюки. Что она за женщина?
Я изо всех сил старалась не обращать внимания на разъяренную толпу и высоко держала голову, однако не могла сдержать слез.
Проведя много времени в сельской местности, я забыла о смоге, от которого участилось дыхание. Или это от страха?
Год назад я попала в тюрьму Ниццы по подозрению в убийстве бывших любовников. Я знала, что заточение будет ужасной прелюдией смерти.
В Скотланд-Ярде нас поместили в комнату для допросов и приковали к стульям. Металл впивался в запястья. Мари оправилась от раны лишь частично. Она была бледна, устала от восьмичасовой поездки верхом и очень боялась допроса.
Вошел начальник Скотланд-Ярда.
– Четверо? Слишком много.
Он освободил лорда Бастона.
– Королеве известно о вашем аресте. Ее величество сказала, что вы барристер, уважаемый человек. Что она желает вам успехов на профессиональном поприще. Вы свободны.
– Я уйду только вместе с остальными.
– Лорд Бастон, выйдите в коридор.
Мы слышали разговор через открытую дверь.
– Лорд Бастон, все вы были арестованы за убийство или содействие убийству. Вас могли повесить, но освободили. Завтра утром мы опубликуем обвинения.
– Барт, я не могу жить без этой женщины.
– Если останетесь здесь, вам вообще не жить, – заявил Джексон, вмешавшийся в разговор.
– Тогда отпустите Бертрума и Мари.
– Нет, только вас, – заявил начальник.
Блейку потребовалось пять минут, чтобы выторговать свободу Бертруму.
Нам с Мари предстояло остаться в тюрьме до суда.
– Позвольте мне поговорить с Николеттой.
– Нет. Я освобожу Бертрума вслед за вами.
Блейк промолчал. В открытую дверь я увидела, что он не двинулся места.
– Лорд Бастон, не делайте глупостей, не губите свою жизнь, – уговаривал его начальник. – Пиви и Уилкокс, приведите Бертрума.
Те сняли с Бертрума наручники и вывели его в коридор.
– Проводите этих двоих к лошадям и не поддавайтесь на уговоры, – распорядился начальник.
– Николетта! Я помогу тебе, клянусь! – крикнул Блейк.
Детективы стали выталкивать Блейка, но тот ударил Пиви в левый глаз и швырнул Уилкокса на Джексона. Блейк воспользовался моментом, вернулся и схватил меня за руку.
– Николетта, обещаю, я вытащу тебя. Чего бы то ни стоило, ты будешь свободна.
Ворвались Джексон с помощниками и выдворили Блейка в коридор.
– Будьте добры уйти и больше не позорьте свою профессию, лорд Бастон. Мы проявляем великодушие по отношению к вам. Не злоупотребляйте своими привилегиями, – заявил Джексон.
– Как я выгляжу? – поинтересовался Пиви, когда Блейк и Бертрум ушли. Он подмигнул Уилкоксу подбитым глазом.
– По-моему, завтра у тебя будет синяк.
– Видимо, да. Я собирался выпить чай с Милисентой. Что она подумает?
– Наверняка она обрадуется твоему появлению. Улисс, вид у тебя суровый. Некоторым женщинам это нравится.
– Это попадет в мое дело?
– Не думаю – ты тут ни при чем. Рука у этого парня тяжелая. По-моему, ему следовало бы радоваться, что его не повесили.
Глава 29
Суд над Николеттой
– Я слышал, она ходила по городу в облегающих брюках.
– Такая женщина заслуживает наказания.
– Я слышал, она пила их кровь, когда они умирали.
– Нет, она калечила их, словно вервольф.
– О Господи!
Дела об убийствах и других серьезных преступлениях рассматривались в Центральном уголовном суде. Судьей был Джордж Таритон, прослуживший в судебной системе дольше прочих. Ему было семьдесят девять лет, и он придерживался консервативных взглядов.
Двери зала суда распахнулись под напором толпы. Те, кому удалось вырваться в зал, делились услышанным с теми, кто остался на улице.
– Говорят, она прелюбодействовала несколько раз в день, как правило, с чужими мужьями.
– Я слышал, она очаровывала женатых мужчин.
– Женатых мужчин? Тогда ее надо повесить за вопиющий адюльтер.
– Повесить ее!
Когда судья Таритон вошел, зрители встали. Старик медленно шел, держа золотой молоток,
