ученика – это по-крупному. По мелочи – попытка ограбления Великого Князя и порча его имущества. Еще немного смущали вопросы: во сколько я оцениваю свое имущество и нужен ли мне исповедник. Какая разница, во сколько и что я оцениваю, если всё равно всё это очень скоро будет принадлежать Короне? Исповедник мог бы помочь – в последнее время я почувствовал в себе силы изливать душу несколько месяцев подряд.
Для моего дознавателя, господина Ковалева, все в этом мире существовало отдельно. То, что Януш оказался не только капитаном королевской стражи, не отменяло его должность. Вероятно, сразу после повешения меня представят к какой-нибудь награде. Почему бы не «За спасение черепов»?
– Фамилия?
– Каховский.
– Имя?
– Александр.
Мне хватило двух раз, чтобы усвоить, что здесь именование себя Алексом вместо полного Александра приравнивается к укрыванию важных сведений. Так что вот уже раз пять я себя назвал Александром. Потом будет трудно переучиваться… Если это «потом» в принципе ожидается…
– Как вы проникли в Замок?
Приказ, подписанный Ярославом, лежал на столе у дознавателя, но, видно, приказ Великого Князя в княжеском Замке никого ни в чем не убеждал.
– Я бы не смог проникнуть в Замок, если бы меня не ждали…
– Кто ваши сообщники?
– Думаю, вся охрана четвертого подъезда и еще два десятка заговорщиков в латах…
– Вы сможете их опознать?
– Они точно опознают меня… Господин дознаватель, я прибыл в Замок по приказу…
– Какова цель вашего заговора?
Надо постараться не шутить. Если так пойдет и дальше, скоро здесь будет довольно многолюдно, в конце концов, почему бы не обвинить мою квартирную хозяйку госпожу Алису Копачевскую в том, что она не препятствовала в совершении моих ужасающих злодеяний?
– У нас не было никакого заговора…
– Прекрасно! «У нас», это у кого? Перечислите – и поставим точку…
– Ну, в приказе были упомянуты Данила, Карина и я… Вы можете просто прочесть…
– Замечательно… Александр Каховский, я думаю, вам необходимо отдохнуть. Вам, насколько я вижу, не помешает и медицинская помощь – сейчас вам её окажут. Отдохнете, придете в себя – и тогда уже продолжим, вы не против?
Я был не против. Я был только за. Я практически только что возлюбил господина Ковалева за понимание. Раненые конечности ныли и без свежих ран, и я как-то даже скорее поспал бы, чем полечился, но и за доктора – большое спасибо.
Провожали меня примерно с тем же радушием, что и встречали, – те же двери с охраной, потом снова двери с охраной… И только иногда – охрана и до и после. Что напрягало: я всё ждал лестницы вверх, а ее всё не было. Не было, даже когда очередная дверь открылась, закрылась – и я остался один в комнате без окон и с единственной дверью – той, которая захлопнулась. Вероятно, случайно охрана со мной не зашла и доктора в комнате тоже не оказалось. Здесь, в принципе, больше не было, чем было. Кроме меня и дыры в углу здесь не было ничего – ни койки, ни лавки, ни доски. Спать мне не придется – я бы прикорнул на полу, если бы не обнаружил еще одно то, чего тут было полно, – пол камеры (какая уж тут, к черту, комната) представлял собой озеро глубиной в полсантиметра, чего было вполне достаточно для красной ряски, которая явно радовалась моему появлению и готовилась к трапезе. Нормальные люди не знают, что такое красная ряска, так же как не знают, откуда берутся пыль и пауки. Нормальные люди считают, что красноватые пятнышки на поверхности болота – это красиво. И птицы, которые думают чем-то поживиться в болоте, тоже так считают, пока не садятся в воду. В принципе, ничего страшного – не хуже обычного гнуса. Только ряску перья не останавливают, она ползет, пока не доберется до открытой кожи – и тогда уже берется за дело: кровушку сосать.
Всё, что от меня требовалось, это не ложиться, не садиться и следить, чтобы эта дрянь не забралась по сапогам, что означало стряхивание её каждые две-три минуты, причем не касаясь руками и чтобы точно ни одна не полетела вверх – все вниз. В принципе, даже если бы я не предпринимал никаких мер предосторожности, за одну ночь со мной ничего совсем страшного не случилось бы… Ну высосали бы у меня лишний литр крови. Но как-то я уже не был уверен, что мне здесь предстоит пробыть одну ночь, да и литр за последнее время уже был бы не первым.
Через час я попытался выбить двери. Через два – выбить стену в соседнюю камеру. Через четыре я начал присматриваться к моим кровососущим сокамерникам и даже попробовал сунуть в ряску палец. Это было глупо, но взбодрило. Теперь у меня еще и палец болел, а я ведь уже почти решил присесть…
В промежутках я пытался давить ряску, но она была то ли быстрее, то ли крепче, чем я рассчитывал.
Оставшееся время я все же спал, странно, но спал. Способ был простым – я шел от одной стены камеры к другой. Шел – это делал четыре шага, стукался лбом о стену, просыпался, стряхивал ряску, разворачивался, засыпал и шел в противоположную сторону, там снова стучал головой об стену, снова просыпался… Так – оставшиеся не знаю сколько часов. Дверь в камеру открылась во время моего очередного прохода как раз за шаг до стены, так что можно сказать, что меня разбудили.
Я был почти счастлив снова увидеть господина Ковалева, пусть мне и хотелось все время что-то стряхнуть и куда-то идти. Я сидел. Я подумал, что не будет так уж плохо грохнуться с табурета, чтобы хотя бы немного полежать…
Я даже не удивился, когда дознаватель задал свой вопрос:
– Фамилия?
– Каховский.
– Имя?
– Александр.
– Как провели ночь?
– Прекрасно… Давно так не высыпался, а ваши врачи – просто творят чудеса…
Его улыбка была искренней, его глаза – добрее глаз я не видал, вот-вот мне скажут, что все это было ужасным недоразумением и…
– Ваши сообщники уже дали показания, дело только за вами. – Так уговаривают ребенка все-таки рассказать, куда он дел ключи от квартиры, которые лежали у папы в кармане, – скажешь, и никто-никто не будет тебя ругать…
– Все?
– Ваш ученик Данила и Карина, рядовой гвардейского Костяного отделения. А что, был кто-то еще?
– Ну а как же – все эти ребята у входа, и потом…
– Не паясничайте, Александр, такими темпами вы просто не доживете до вынесения приговора…
Если бы Ярослав был на месте, у меня появились бы шансы на то, что ему доложат об убийстве Януша и его обстоятельствах. Тогда указ о моей казни подписал бы собственноручно Великий Князь. А так у Князя есть все шансы узнать о происходящем, только если ему повезет узнать в теле – человека. Повешенные довольно сильно разбухают… Если отрубят голову – шансов вообще никаких – без головы меня мало кто узнает. А ведь по всему получается, что лучше мне было бы перейти на службу к Янушу. Я бы так и не узнал о размере его челюстей, а заодно и о дознавателях Печерского Замка.
У табурета, на котором я сидел, было всего три ножки, когда одну вышибли, у оставшихся двух не было никакой возможности продолжать удерживать мое тело. Было больно, и я запомнил парня в доспехах, который это сделал. Если бы я не был в наручниках, я бы еще мог принять это за скупой мужской юмор… С другой стороны, я наконец-то лежал – надо постараться насладиться моментом.
– Попробуем еще раз! – Надо же, а материнская доброта вместе с отцовской строгостью никуда не выветрились из этого чудо-голоса. – Какие цели вы ставили, кто был вашим заказчиком и что вы сделали с капитаном королевской стражи?
Я отдыхал и не хотел тратить силы на никому не нужные ответы, тем более что у меня появилось дело,
