природы'. Работа над остальными письмами продолжалась.
И здесь, наверное, уместно несколько отвлечься от истории создания Герценом 'Писем об изучении природы' и обратиться к его 'Дневникам' за 1842 — 1845 годы.
Дневники Герцена — это не отрывочные записи на память и тем более для прочтения посторонним. Без дневников невозможно понять идейное развитие самого Герцена, его философских, социальных, политических, исторических концепций, энциклопедический круг его интересов. Отношение Герцена к славянофилам и либералам-западиикам, размышления о судьбах русского народа и вообще славян, а также критические заметки о состоянии современной Европы и Америки, европейской цивилизации и новейших учений западных социалистов-утопистов. В дневнике запечатлены образы многих людей, с которыми сталкивался Герцен. Потом их выпуклые портреты найдут свое место на страницах 'Былого и дум', в художественных произведениях Искандера. Равно как заметки относительно философских размышлений будут развернуты в статьях 'Дилетантизм в науке', 'Письма об изучении природы'. Для биографов Герцена дневники не только первоисточник знаний о повседневной жизни Герцена, его настроениях, их частой смене, но и существенное пособие, с помощью которого возможно прокорректировать некоторые страницы автобиографии Герцена. Именно по дневникам прослеживается ход создания Герценом его главнейших философских работ, повестей и романов, написанных в 1842 — 1845 годах.
Работая над 'Письмами об изучении природы', Герцен вновь взялся за изучение проблем естествознания. Отвечая на неизвестное нам письмо Сергея Ивановича Астракова, Герцен благодарит его за присланные книги и признается: 'Я совершенно отстал от физики и химии, впрочем, и прежде органическая природа несравненно ближе лежала к душе'.
3 октября 1844 года Герцен записал в дневнике: 'Постоянно занимаюсь чтением Гегелевой истории философии и статьей. Начал ходить к Глебову на лекции, читает прекрасно сравнительную анатомию и анатомию человеческого тела'. Герцен не просто слушает лекции Ивана Тимофеевича Глебова, в то время заведовавшего двумя кафедрами Московского университета — на медицинском Факультете кафедрой зоологии, а на естественном — сравнительной анатомии и физиологии. Александр Ива-
нович стремится сам участвовать в экспериментах. 14 февраля 1845 года он описал один из таких экспериментов по вскрытию 'живой собаки'. Из дневниковой записи от 8 октября проявляется и смысл его занятий естествознанием: 'Надобно, — пишет Герцен, — обратить побольше внимания на естественные науки, ими многое уясняется в вечных вопросах'.
Герцен не был одинок в своих поисках ответа на вопрос о соотношении естественных наук и философии. Об этом свидетельствует письмо Огарева к Герцену от 15 сентября 1844 года (окончание послания, начатого еще 13-го). 'Ты хочешь приняться за естественные науки, и я намеревался с открытия лекций следовать по оной же части'. К пониманию необходимости углублять свои знания в области наук естественных Герцен и Огарев пришли каждый своим путем. Но ведь не случайно Огарев говаривал: 'Путь наш был один'. И Герцен записывает в дневнике после получения этого письма: '…я решительно не знаю человека, который бы так поэтически, так глубоко и верно отзывался на все человеческое'.
В декабре 1844 года пишется 'Письмо четвертое' ('Последняя эпоха древней науки') из числа 'Писем об изучении природы'.
Продолжению усиленных трудов над 'Письмами' во многом способствовал и прием первого философского цикла статей Герцена 'Дилетантизм в науке'. 13 января 1845 года он записал в дневнике: 'Иван Васильевич Павлов рассказывал, как были приняты студентами мои статьи в 'Отечественных записках', — признаюсь, мне было очень весело слышать, большей награды за труд не может быть'.
'Письма об изучении природы' публиковались 'Отечественными записками' не разом. Дело в том, что когда журнал в конце марта 1845 года опубликовал первые два 'Письма', то у Александра Ивановича было почти готово лишь третье, а четвертое он послал Краевскому только в мае, перед отъездом на дачу в Соколове. Над пятым 'Письмом' ('Схоластика') еще предстояло много потрудиться. В Соколове в июне пишется и шестое 'Письмо' ('Декарт и Бэкон'), завершается работа над седьмым 'Письмом' ('Бэкон и его школа в Англии').
Нет надобности прослеживать помесячно работу Герцена над своим главным философским сочинением. Эти 'этапы' важно зафиксировать только для того, чтобы еще и еще раз подчеркнуть, как Герцен умел жить 'во все стороны'. Ведь, работая над 'Письмами', он одновременно и 'ратовал' со славянофилами. Это требовало не только времени, физических сил, но огромного умственного напряжения, необходимости следить за всей выходящей журнальной продукцией. А тут еще и дела домашние. Дача в Соколове, так же как и в прошлые годы в Покровском, не стала уединенным местом. Не проходило и дня, чтобы там кто-либо не гостевал, и обычно гостей было множество. Они оставались там не на день, два, а жили неделями. И ни один из них не мог пожаловаться на невнимание хозяина. Удивительная собранность и целеустремленность Герцена восхищала всех, кто соприкасался с ним в эти соколовские летние месяцы.
Восьмым письмом о 'Локке, Юме и энциклопедистах' Герцен и завершает свою работу. К этому времени (ноябрю 1845 года) были уже опубликованы в 'Отечественных записках' первые шесть писем. Мысль, пронизывающая почти все 'Письма об изучении природы', — это стремление убедить, доказать, привить понимание, что философия и естествознание суть единый союз. Это не отвлеченный тезис, а жизненно важный момент для развития как науки, так и философии, развития, в котором прежде всего заинтересовано общество. Наука и философия — это главный предмет размышлений Герцена.
Эмпирия вне философии: 'сборник, лексикон, инвента-рий', но и философия, не опирающаяся на эмпирии, 'частные науки' — 'призрак, метафизика, идеализм'. И как общий вывод — 'философия без естествоведения так же невозможна, как естествоведение без философии'. Герцен утверждает, что 'наука одна; двух наук нет, как нет двух вселенных'. Он рисует образ ветвящегося дерева, здесь все между собой связано: ветви — это 'частные науки', но и они принадлежат целому. 'Отнимите ветви — останется мертвый пень, отнимите ствол — ветви распадутся'. Таким образом, научная философия — 'единство частных наук… они — ее питание'.
Герцен на протяжении многих лет не мог отделаться от многих 'предрассудков', порожденных 'романтизмом', как он именует религиозные верования и воззрения. Но в цикле писем, решая основной философский вопрос об отношении бытия к мышлению, Герцен целиком становится на позиции 'реализма', то есть материализма. И Герцен как материалист критикует несостоятельность идеалистических систем. Причем эта критика ведется в процессе исторического рассмотрения философских школ, начиная с греков и кончая XVIII веком. 'Идеализм — не что иное, как схоластика протестантского мира'. Идеалисты растворяют природу в разуме, отрывают сознание от бытия. Все эти решения не научные.
Герцен не последовал за метафизическим материализмом Фейербаха и, отмежевываясь от него, свой материализм он называет 'реализмом'. За основу всех явлений он берет диалектику и именно диалектически подходит к понятию 'материя', к движению ее. 'Если вы на одно мгновенье остановили природу, как нечто мертвое, — вы не токмо не дойдете до возможности мышления, но не дойдете до возможности наливчатых животных, до возможности поростов и мхов; смотрите на нее как она есть, а она есть в движении; дайте ей простор, смотрите на сз биографию, на историю ее развития — тогда только раскроется она в связи'. Человек — часть природы, без человека 'природа не заключает в себе всего смысла своего, — в этом ее отличительный характер'. 'История мышления — продолжение истории природы'. Этот вывод о единстве бытия и мышления Герцен подчеркивает.
Как материалист и диалектик подходит Герцен и к вопросу о познаваемости мира. 'Опыт и умозрение. — две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же знания'. Знания отражают действительность, отражают правильно. Но природа движется, развивается, значит, и наше знание находится в развитии.
Герцен говорит и о соотношении абсолютной и относительной истин, материалистически утверждает, что абсолютная истина складывается из множества относительных. Все эти выводы были новым словом в философии домарксова периода.
Герцен не смог свои материалистические взгляды, диалектику применить к жизни общественной. Он не понял социальной обусловленности познания, формирования его в процессе трудовой деятельности человека, ее исторической трансформации. Несмотря на целый ряд неверных, по существу идеалистических воззрений, 'Письма об изучении природы' были величайшим завоеванием русской философской мысли.
