руководить практической деятельностью общества, и при этом тайного, из 'прекрасного далека' невозможно. Огарев предложил разделить Россию на 16 революционных округов, во главе каждого — одно ответственное лицо. Должен быть создан и немногочисленный руководящий центр. А между тем наступит и 1863 год. Ведь именно на этот год по букве реформы предписывалось помещикам и крестьянам завершить заключение 'полюбовных сделок', составление 'уставных грамот'. Уставные грамоты и раскроют крестьянам глаза на грабительскую сущность реформы. Восстание неизбежно вспыхнет.
С 1862 года Герцен начинает издание 'Общего веча'. Огарев считал, что тем самым они тоже готовятся к 1863 году. 'Общее вече' — это своего рода прибавление к 'Колоколу', и его главная задача опять-таки подготовка Земского собора. 'Общее вече' разъяснит народу, как он должен бороться за землю, волю, за общину и общинное самоуправление. Герцен не писал статей для 'Общего веча'. Прибавлением руководил Огарев. 'Общее вече' хотело 'служить выражением мнений, жалоб и общественных потребностей людей всех религиозных толков и согласий'. Крестьянин религиозен. Этим во многом и объясняется язык статей 'Общего веча', в них часто встречаются выдержки из книг религиозного содержания. За распространение 'Общего веча' взялся Кельсиев. Он предпринял для этого опаснейшее путешествие в Россию. Кельсиев впоследствии стал ренегатом, уехал в Россию, написал 'Исповедь', отрекаясь от Герцена.
Между тем в России бывшие друзья, устрашенные непримиримостью Герцена, изменением тона всей его пропаганды, уже явно направленной к народу и против правительства, отшатнулись от Герцена. Теперь его открытыми врагами становятся и Кетчер, и Кавелин, Корш да и Тургенев тоже. 7 июня 1862 года Герцен пишет Кавелину: '…я схоронил Грановского — материально, я схоронил Кетчера, Корша — психически, Тургенев дышит на ладан — и ко всему этому должен прихоронить тебя'. А в письме к сыну Герцен уже говорит о полном разрыве с Кавелиным: 'И жаль его очень, и надобно итти своей дорогой'.
В формирующееся в России тайное общество к концу 1861 года вошли братья Николай и Александр Серно-Соловьевичи. Оба они побывали в Лондоне у Герцена. Наталья Алексеевна вспоминает: 'Видно было, что несмотря на свою молодость он (Александр. — В.П.) уже много читал и думал…' Но Александр не стал другом Герцена, а вот его брат писал Огареву: 'Вы первый дали мне имя друга, и я счел это не пустой фразой… это родство добровольное, по-моему, гораздо важнее случайного… Конечно, сильнее любить вас, быть с вами более заодно, как я, невозможно'. В этот первый тайный центр будущей 'Земли и воли' вошли: Николай Николаевич Обручев, полковник Генерального штаба, друг Чернышевского, и Александр Александрович Слепцов. В 60-е годы он был видным представителем революционных кругов России и очень плодотворно трудился в области народного просвещения. Обручев помог Огареву в составлении прокламации 'Что нужно народу?'. Позже в руководящий центр вошел и поэт Василий Курочкин.
Прокламация 'Что нужно народу?' стала программным документом общества 'Земля и воля'.
29 января 1857 года Лев Николаевич Толстой отбыл за рубеж. В Париже Толстой встретил Ивана Сергеевича Тургенева, и они решили побывать в Лондоне у Герцена. Тургенев написал о предполагаемом визите Герцену и получил 2 марта 1857 года ответ: 'Очень, очень рад буду познакомиться с Толстым…' К этому времени Герцен прочел и 'Историю моего детства' (под таким названием вышла повесть Толстого в 'Современнике'), и севастопольские рассказы. Рассказы его восхитили — 'удивительно хорошо'.
Но в эту поездку за границу Толстой так и не добрался до Лондона. В марте же 1861 года свидание состоялось. 7 марта Герцен пишет Тургеневу: 'Толстой — короткий знакомый, мы уже и спорили, он упорен и говорит чушь, но простодушный и хороший человек — даже Лиза Огарева его полюбила и называет 'Левостой'.
Есть много записей современников бесед с Л.Н. Толстым. И если сложить их вместе, то окажется, что Лев Николаевич не только какое-то время переписывался с Герценом (эти письма сохранились), но и после смерти Герцена с неизменной симпатией вспоминал о нем. Мало этого, Толстой внимательнейшим образом не только читал — изучал сочинения Александра Ивановича. Две главные идеи Герцена особенно близки были Толстому: падение Запада и вера в Россию. 9 февраля 1888 года Толстой пишет В. Г. Черткову: 'Читаю Герцена и очень восхищаюсь и соболезную тому, что его сочинения запрещены: во-первых, это писатель, как писатель художественный, если не выше, то уж наверно равный нашим первым писателям, а во-вторых, если бы он вошел в духовную плоть и кровь молодых поколений с 50-х годов, то у нас не было бы революционных нигилистов…'
В марте 1893 года, по свидетельству П. А. Сергеенко, Толстой говорил: 'Ведь, если бы выразить значение русских писателей процентно в цифрах, то Пушкину надо бы отвести 30 %, Гоголю — 20 %, Тургеневу — 10 %, Григоровичу и веем остальным — около 20 %. Все же остальное принадлежит Герцену. Он изумительный писатель. Он глубок, блестящ и проницателен'. Герцен упоминается и в произведениях Толстого. В романе 'Воскресение' умирающий на каторге Крыльцов роняет: '- Да, Герцен говорил, что когда декабристов вынули из обращения, понизили общий уровень. Еще бы не понизили! Потом вынули из обращения самого Герцена и его сверстников'.
Имеется масса пометок Толстого на произведениях Герцена. Лев Николаевич искал у Искандера мысли, которые были бы созвучны и его, Толстого, миропониманию. Он писал Черткову 23 декабря 1901 года, что Герцен, 'с разных сторон стараясь объяснить смысл жизни, подходил к религиозному сознанию, но не подошел к нему'. Толстой, конечно, заблуждался, но как многозначительно это восхищение великого художника Герценом.
Сложно складывались (да так и не сложились) взаимоотношения Герцена с Ф. Достоевским. Федор Михайлович в 1862 году прибыл за границу, чтобы подлечиться. И специально едет в Лондон на встречу с Герценом. Эта встреча вылилась в ряд дружеских бесед (которые были продолжены в следующем, 1863 году в Италии). Они говорили и об общей для них любви к России, русскому народу, о Белинском и… Хомякове. Достоевский восторгается книгами Герцена, особенно 'С того берега'. В эти дни Достоевскому кажется, что он с Герценом в 'отношениях прекраснейших'. Но проходит еще четыре года, и все меняется. В 1868 году в Женеве они случайно столкнулись на улице, 'десять минут проговорили враждебно-вежливым тоном с насмешками да и разошлись', — как писал Достоевский А.Н. Майкову.
А между тем Достоевский буквально зачитывается всем, что написал Герцен. Разъезжая по Европе, он выискивает книги Искандера, скупает их. Его неудержимо влечет мир духовного смятения и его преодоления Герценом. Философско-этические взгляды мыслителя подвигают Достоевского на новые замыслы. В романах 'Идиот', 'Бесы' Достоевский спорит с Герценом. В дневниках Федора Михайловича многие десятки раз написано: 'Герцен', 'Герценом', 'Герцену'.
Примечательна характеристика Герцена в черновом наброске 'Дневника писателя' Достоевского. Она дана через шесть лет после смерти Александра Ивановича. Рассказывая о встрече с Герценом в 1863 году, Достоевский называет его высокоталантливым человеком, мыслителем и поэтом. Говорит, что 'это был один из самых резких русских раскольников западного толку, но зато из самых широких, и с некоторыми вполне русскими чертами характера'.
Герценовское жизнелюбие 'было жизнью и источником мысли' для Достоевского.
…Еще весною в Лондон из своей поездки в Россию вернулся Кельсиев. Кельсиев, по отзыву Герцена, был в душе 'бегуном' — 'бегуном нравственным и практическим: его мучили тоска, неустоявшиеся мысли. На одном месте он оставаться не мог'.
Поиск дела и привел его в начале 1862 года в Россию. Он отправился туда, намереваясь установить прочные связи с раскольниками. О своей поездке по России, в которой, по словам Герцена, 'отвага граничит с безумием', сам Кельсиев рассказал в своей 'Исповеди'. Он пробыл в России с начала марта по конец мая. И наконец благополучно вернулся в Лондон. Несомненный успех поездки, таинственные переговоры с раскольниками воодушевили Кельсиева. У него возникла идея отметить пятилетие существования 'Колокола'. Герцен полагал, что следует повременить с праздником, подождать 'больше веселого времени'. Но Кельсиев настоял на своем. Собрались в ресторане Кюна, по подписке. И тут произошло как будто бы поначалу и не столь уж важное событие. Приятель Кельсиева Павел Александрович Ветошников, служащий в торговой фирме, собирался в Петербург. Он предложил взять с собой что нужно для передачи. В этом предложении не было ничего необычного — пока к Герцену 'никто не боялся' ездить. Никто не боялся брать с собой 'Колокол'. Правда, Герцен советовал остерегаться, но над ним смеялись. Поэтому на банкете в честь 'Колокола' о поездке Ветошникова говорили свободно. Все это происходило 1 июля. Когда прощались, многие
