– Моя дорогая, рассудительная, прозаическая, старая Анна! В этом ты вся, сама видишь. Как только ты подумаешь о предстоящем удовольствии, ты тут же начинаешь подсчитывать его цену в то время, как любому известно, что подобное лишь расхолаживает.
Я вспоминала этот разговор, лежа в каюте в то первое утро, но когда я встала и ощутила под своими ногами легкое дрожание корабля, когда я отдернула ситцевые занавески и, выглянув в иллюминатор, увидела серо-голубое море, мое настроение улучшилось, я ощутила внутренний подъем и сказала самой себе: «Буду как Чантел. Буду наслаждаться жизнью и не думать об оплате до тех пор, пока не будет предъявлен счет».
Обретенная мною решительность не покинула меня. Ощущение новизны пребывания на море вместе с подругой Чантел и мысль о том, что Редверс Стреттон тоже на борту и я могу в любую минуту встретиться с ним лицом к лицу, пьянили меня.
Корабль был прекрасным, потому что это его корабль. Я чувствовала себя в безопасности, так как он командовал кораблем. Суть в том, что если я не стану задумываться о будущем, я смогу наслаждаться золотистыми днями, когда мы будем проплывать мимо Испании и Португалии и заходить в Гибралтар перед выходом в Средиземное море.
Кроме нас на борту ехало восемь пассажиров, среди которых был мальчик примерно того же возраста, что и Эдвард. Все посчитали это удачей, так как мальчики смогут подружиться.
Мальчика звали Джонни Маллой, он был сыном миссис Вивиан Маллой, которая плыла в Австралию к мужу, построившему там для нее дом. Их сопровождала миссис Блэйки, ее вдовствующая сестра, которая помогала присматривать за Джонни.
Еще на корабле плыли Гарет и Клэр Гленнинги. Клэр была милой застенчивой женщиной, ей было примерно лет за сорок. Ее муж был несколькими годами старше, очень внимательный и галантный. Он постоянно следил за тем, чтобы его жена чувствовала себя удобно. Еще была пожилая чета, мистер и миссис Гринолл, плывущие в Австралию в гости к замужней дочери и ее семье, с ними путешествовала сестра миссис Гринолл, мисс Элла Рандл, крайне чопорная дама, постоянно чем-нибудь недовольная.
В первые дни нашего плавания эти люди были для меня лишь пассажирами на корабле, но вскоре они стали приобретать индивидуальность. Мы с Чантел часто обсуждали их. Я заходила к ней в каюту в отсутствии Моник, и мы придумывали о пассажирах различные истории, и чем невероятнее были эти истории, тем больше мы веселились. Я становилась такой же легкомысленной, как и Чантел. Я сообщила ей, что решила следовать ее жизненной философии.
Большую часть времени я проводила с Эдвардом. Меня преследовал страх, что он свалится за борт, и в первые дни я не сводила с него глаз. Трудность еще заключалась в том, что он и Джонни поначалу чувствовали неприязнь друг к другу, пока до них не дошло, что играть им больше не с кем. На первых порах они придерживались настороженного нейтралитета, потом перешли к перемирию, затем последовало неохотное признание друг друга, переросшее в дружбу. В эти же первые дни я никак не могла привыкнуть к оснащению и атрибутам корабля, потребовалось время, чтобы я стала воспринимать окружающее, как само собой разумеющееся.
Завтракала, обедала и пила чай я вместе с Эдвардом, с нами за столом сидели Джонни и миссис Блэйки. С миссис Блэйки, несмотря на то, что она приходилась сестрой миссис Маллой, обращались, как с бедной родственницей. Она сообщила мне, что дорогая Вивиан, ее сестра, оплатила ее проезд и обещала приютить ее в Новом Свете. Она изо всех сил старалась выразить свою благодарность. По-видимому, именно поэтому она нянчила Джонни.
Я много узнала о ее жизни. Она убежала с актером, которого не одобряла ее семья, вышла за него замуж, а тот оказался болен чахоткой. После его смерти последовали нищета, прощение и возврат к семейному очагу. Милосердная Вивиан взяла ее с собой в Австралию и поможет ей начать новую жизнь, следовательно, она обязана проявить благодарность.
Мне было жаль бедняжку Люси Блэйки. Я понимала, что за помощь в беде приходится платить. И чрезмерно дорого.
Мы сдружились, проводя время за столом и гуляя по палубе, наблюдая за своими питомцами, когда те играли в метание колец и палубный теннис.
По вечерам после ужина в половине восьмого дети отправлялись спать, а мы с миссис Блэйки в восемь часов присоединялись к остальной компании. У меня было место за столом интенданта, а миссис Блэйки сидела за столом первого помощника.
Стол интенданта находился в конце обеденного салона, на другом конце стоял стол капитана, таким образом я время от времени видела Редверса, хотя он не каждый вечер появлялся в салоне. Иногда он обедал у себя, и за первые три вечера я видела его всего лишь раз. В форме он был красив, а его волосы казались еще светлее. За его столом сидели Моник, Клэр и Гарет Гленнинги, мистер и миссис Гринолл.
Чантел сидела с Рексом за столом корабельного врача. Я быстро поняла, что, несмотря на присутствие на корабле капитана, я, по всей вероятности, буду редко его видеть. Я подумала, что в отличии от Чантел, мне опасность не грозит. Я гадала, что на самом деле она чувствует к Рексу и не прячется ли за маской легкомыслия тревога и смятение. Рекс проявлял к ней интерес по-своему, совершенно не так, как это делает капитан. Рекса можно было назвать серьезным, он не производил впечатление человека, который способен на легкий флирт.
Я стала чаще размышлять о Рексе. Мне казалось, что он принадлежит к типу людей, которые стараются скрыть свои чувства. Случайно я поймала его взгляд, брошенный на Чантел, он смотрел на нее почти свирепо, с чувством собственника. Возможно, я это придумала, ведь нам прекрасно было известно, что он едет в Австралию, дабы возобновить ухаживание, если оно вообще существовало, за мисс Деррингам.
А Чантел? Ее я тоже не понимала, хотя часто замечала, как оживленно она беседует с Рексом. В эти минуты глаза у нее сияли, и она казалась более веселой, чем обычно. Но тем не менее она совершенно не смущалась при упоминании имени мисс Деррингам.
Я попросила ее:
– Чантел, дай мне почитать твой дневник. Интересно сравнить наши впечатления о корабле.
Она засмеялась.
– Я не веду его теперь… как раньше.
– Ты что, вообще ничего не записываешь?
