Дежурный степенно ответил:
— Да ведь на весь гарнизон прогремели, а то и на округ.
— Да, я по делу Сутормина.
— Что же теперь ему будет? Расстреляют?
Ивин сдержанно улыбнулся:
— Зачем же? Расстреливают злостных преступников за преднамеренное убийство.
— Может, еще и не виноват, — с надеждой проговорил ефрейтор.
— Следствие установит, — ответил Ивин бесстрастно, однако уходить не спешил. Его заинтересовало, что думает ефрейтор.
— Обоих жаль, сказывают, дружками были.
Ивин насторожился:
— Вам это точно известно?
— Сказывают…
— Мало ли что говорят!
— Так ведь из ничего не возьмут, — не сдавался ефрейтор.
— Возможно. — Профессиональный интерес к дежурному у Ивина сразу пропал.
Штаб полка Ивин нашел под развесистыми дубами, в трех образующих букву П приземистых домиках. Между ними алела пятиконечная звезда цветочной клумбы. Из-за жары двери во многих комнатах штаба были распахнуты. Оттуда доносились деловой говор людей и бойкий треск пишущей машинки. Но дверь кабинета командира полка была закрыта. Ивин постучал. Услыхав отрывистое «да», вошел и представился сидевшему за бумагами грузному полковнику.
— Шляхтин, — назвался полковник, протянул Ивину руку через стол и указал на стул: — Садись, капитан. Поди, упарился, пока нас отыскал?
— Да, найти вас мудрено.
Ивин снял фуражку и обтер платком вспотевшее лицо.
— Замаскировались, как на фронте. И даже людей убиваем. — Шляхтин натужно улыбнулся.
Ивин промолчал, изучая полковника. Лихо подкрученные усы, крупный нос, крыльями вскинутые брови, стального цвета глаза под тяжелыми веками, обильно поседевшие, коротко стриженные волосы, густой, властный голос… В представлении Ивина вырисовался образ сильного, твердо стоящего на земле человека. Таким, наверное, и должен быть настоящий командир полка. Ивину Шляхтин понравился. В его внешности было то, чего так не хватало Ивину. До чего же природа еще несправедлива к некоторым, подумал он о себе.
— Чем могу служить, товарищ капитан? — нетерпеливо прервал Шляхтин размышления гостя, длившиеся всего секунду-две.
Ивин изложил цель своего визита. Шляхтин мрачно заметил:
— Что тут неясного? Забирайте этого Сутормина к ядреной матери, а заодно и взводного. Я считаю: за любое чепе в первую голову следует дать командиру.
— Но мы не можем руководствоваться такой формулой. Наша задача — расследовать все тщательнейшим образом, товарищ полковник, — вежливо, но твердо возразил Ивин. — Законы советского правосудия требуют…
Шляхтин махнул рукой:
— Знаю, что скажешь: справедливость, гуманность и так далее. Согласен. Но мое личное мнение: редко вы у нас появляетесь.
— Это должно вас только радовать, товарищ полковник. — Ивин улыбнулся.
— Так со стороны кажется. А побыли бы на месте командира части, другую песенку затянули. Засуди?те одного, другого, да перед всем личным составом — вот тогда будет порядок.
— Цель нашего правосудия — карая, воспитывать, — назидательно сказал Ивин.
Шляхтин умно, понимающе улыбнулся и покладисто проговорил:
— Ладно, расследуйте, карайте, воспитывайте. С моей стороны… Если понадобится помощь, прошу без всякого стеснения, — и он широким жестом обвел свой небольшой прохладный кабинет, как бы приглашая следователя входить сюда, когда тому будет угодно.
2
«И как они ориентируются в этих джунглях?..» — удивлялся Ивин, бодро шагая вслед за посыльным. Настроение у следователя поднялось: наконец-то все формальности, связанные с хождением по начальству, позади и можно начать работу.
Через лесную чащу посыльный вывел Ивина к длинному ряду палаток, разбитых на открытом месте. Пологи палаток были задраны. От брезента, как от жаровень, поднимался горячий воздух. И хотя вдоль линеек курчавились зеленые шапки молодых липок и берез, тень от них солдатских жилищ не захватывала. Ивин подумал: «Лес рядом, а палатки на солнцепеке. Почему? Для порядка?» На задней линейке Ивин увидел длинное, низкое, со множеством дверей помещение, напоминавшее коммунальный сарай.
— Вот здесь, товарищ капитан, — произнес посыльный первые за время пути слова. — Разрешите идти?
— Да. Спасибо. Теперь сам найду.
Однако ни комбата, ни его заместителей Ивин в штабе не нашел: все были в поле. Зато ему удалось встретиться с командиром первой роты. Расстегнув ворот гимнастерки, Кавацук сидел за столиком в тесной комнатушке, большая часть которой была занята различным ротным имуществом. Здесь помещались и канцелярия и кладовая. Ивин назвал себя. Кавацук встретил следователя без удивления и пугливого напряжения, какое в подобных случаях появляется у некоторых. Он молча ждал, что скажет пришедший. Тот без приглашения сел на табурет и сказал:
— Ну и жара!
— Еще не то будет, — пообещал Кавацук и отодвинул от себя большой лист бумаги с расписанием занятий.
— По собственному опыту знаете? — дружелюбно спросил Ивин.
— Чужим не пользуюсь.
— Давно здесь?
— Пять лет.
Отвечал Кавацук без видимой охоты. Ивин понял: с таким нужно разговаривать без обиняков.
— Я к вам по делу.
— Какой бы дурак шел сюда в такое время без дела?
«Резонно», — отметил Ивин и попросил рассказать, как произошло ЧП. Выслушав скупое объяснение капитана и задав ему несколько уточняющих вопросов, Ивин пожелал взглянуть на карточку взысканий и поощрений рядового Сутормина.
— Старшина, — бросил Кавацук через плечо, — найди там карточки.
Скрипнула койка, и из-за байкового одеяла, служившего занавесью, выглянул старшина, взлохмаченный, с заспанными глазами, в линялой майке.
— Вот, — он протянул пачку карточек и скрылся за одеялом. Снова скрипнула койка.
Кавацук послюнил большой и указательный пальцы и стал перебирать карточки на манер кассира, считающего деньги. Ивин молча наблюдал за ним. Было тихо. На запыленном окошке нудно зудела муха.
Кавацук нашел карточку Сутормина и подал ее Ивину:
— Тяжелый солдат. Всю роту назад тянет.
Ивин взял карточку. Та сторона, куда должны заноситься поощрения, пустовала, зато для взысканий уже не хватало места.
— Убедились? — проговорил Кавацук и добавил таким тоном, словно следователь не мог не разделять его точки зрения: — Каким пришел он в армию, таким остался… Одна беда с ним. Сейчас его в роте нет —
