так просто все отдыхаем.
Ивин, ничего не сказав, продолжал изучать взыскания, наложенные на Сутормина за два года службы.
— Неужели как-то иначе нельзя было воздействовать? — недовольно проговорил Ивин.
Кавацук повернулся к нему всем корпусом:
— Вы когда-нибудь командовали ротой?
— Нет.
— То-то… Со стороны оно всегда…
Тон реплики уязвил Ивина. Он резко сказал:
— А вы пытались подобрать ключи к этому человеку?
— А… — вырвалось у Кавацука.
Ивин хотел было объяснить, что вскрывать причины нарушения законности, предупреждать эти нарушения — обязанность военных следственных органов. Но колючая неприветливость командира роты удержала его, и он стал задавать вопросы о Сутормине: какой у того характер, как себя вел Сутормин, с кем дружил. Кавацук отвечал, не вдаваясь в подробности.
— В каких отношениях Сутормин был с Ващенко?
— В нормальных.
— Они не ссорились?
— Кто их знает…
— О таком человеке следовало бы знать.
— У меня их целая рота.
Чрезмерно лаконичные и не всегда вежливые ответы капитана Кавацука стали раздражать Ивина. «Как так, командир роты, к тому же немолодой, и ничего толком о своих подчиненных не говорит!» Ивин решил прекратить беседу и спросил, где можно увидеть непосредственных начальников Сутормина.
— Лейтенант Перначев на гауптвахте…
— За что? — удивился Ивин.
— За то самое… Не обеспечил безопасность. А командир отделения сержант Бригинец на занятиях.
— Когда освободится?
Кавацук поглядел на часы:
— Через тридцать пять минут.
— Не скоро. — Ивин забарабанил пальцами по столу. — Нельзя ли его вызвать?
— Можно. У нас все можно.
Кавацук нехотя поднялся, вышел, распорядился разыскать Бригинца и вернулся в канцелярию.
Некоторое время оба молчали. Кавацук, считая, что гостя надо чем-то занять, сказал:
— Таких, как Сутормин, я бы к армии на пушечный выстрел не подпускал. Какая от них польза? Мало сказать, сколько крови он всем перепортил, так теперь человека чуть не угробил. И какого человека!.. — Кавацук сокрушенно умолк и невидяще посмотрел в окно. Ивин почувствовал, что командир роты, показавшийся ему вначале равнодушным и даже черствым, на самом деле глубоко переживает случившееся.
— Товарищ капитан, — обратился он к Кавацуку, — когда придет командир отделения, мне необходимо будет побеседовать с ним наедине. Где я смогу это сделать?
— Можете здесь. Мне все равно сейчас на занятия, — с неожиданным великодушием сказал Кавацук (он был доволен, что разговор окончен), повернулся к занавеске и распорядился: — Старшина, пойди в какую-нибудь палатку, а когда капитан уйдет, закроешь тут…
— Ваш старшина, видимо, не прочь поспать, — не без ехидства заметил Ивин, когда старшина покинул тенистую каптерку.
— Как всякий солдат… Он нынче всю ночь работал. Баржу разгружали…
Ивину стало неловко.
— Зачем же вы его потревожили?
— Ничего, выспится. Найдет, где и когда.
Кавацук стал собираться на занятия. В это время в дверях возникла высокая фигура сержанта Бригинца. Он четко доложил о прибытии. Кавацук кивнул на Ивина:
— Тут вот товарищ капитан, следователь, насчет Сутормина с тобой хочет… Не стесняйся, выкладывай все.
Кавацук нахлобучил фуражку, взял сумку и вышел.
Ивин пригласил Бригинца сесть и некоторое время разглядывал его. Так уж у Ивина вошло в привычку: разговор с незнакомым человеком он начинал с изучения его внешности. Да и в ходе допроса или беседы с людьми, которые как-то могли помочь расследованию, он наблюдал за мимикой говорившего. Это иногда позволяло лучше уяснить состояние свидетеля и оценить его показания.
Лицо сержанта Бригинца — узкое, с высоким лбом, заостренным подбородком и прямым, не рыскающим по сторонам взглядом, — это открытое, спокойное лицо Ивину понравилось.
— Который год служите? — поинтересовался он.
— Второй, товарищ капитан.
— В отпуске были?
— Нет. Да теперь и не съездишь. После такого чепе.
— Как же оно случилось?
Бригинец вздохнул и стал рассказывать. Не торопясь, обстоятельно, словно держал в руках экзаменационный билет. По рассказу сержанта Ивин представил дело так. Перед самым выходом на учение разразилась гроза. Земля намокла. Когда взвод разворачивался для отражения контратаки, Ващенко вырвался немного вперед. В этот момент Сутормин поскользнулся и, падая, дернул за спусковой крючок автомата. Раздался выстрел.
— Кто-нибудь еще в то время вел огонь?
— Нет.
— Почему?
— Мы совершали маневр на новый рубеж открытия огня.
— Меры безопасности были приняты?
— А как же, мы поставили оружие на предохранитель.
— Выходит, автомат Сутормина на предохранителе не был?
— Наверное…
— А вы, как командир, сделали солдатам напоминание?
— Да, я подал команду.
— И все ее выполнили?
— В темноте не видно было. Но обязаны были все. Перед выходом мы изучали инструкцию по мерам безопасности. Каждый должен был знать ее!
— Сутормин знал?
— Да.
— Почему же он не выполнил требование инструкции?
— Не знаю, — растерянно ответил Бригинец. Но видя, что такой ответ не удовлетворил следователя, добавил: — Характер у Сутормина такой… Как бы вам сказать?..
— Упрямый, наперекор всем? — подсказал Ивин.
— Не совсем так. Сутормин какой-то неорганизованный, невнимательный, неспокойный. В нем еще много мальчишеской беспечности.
— Следовательно, выстрел — результат преступной небрежности Сутормина. Так?
— Выходит, так, — после паузы согласился Бригинец.
— А не было ли здесь умысла?
— Что вы, товарищ капитан? — Бригинец удивился. — С какой целью?
— С целью мести, например.
Бригинец оторопел. Вопросы следователя, быстрые и конкретные, держали его в изнуряющем
