Правда, солдатская жизнь такова, что ты себе не принадлежишь. Получаешь приказ и можешь оказаться в таких местах, где и для желудка-то пропитания не сразу сыщешь, не то что лакомства для своего детородного органа. Так что зарекаться можно сколько угодно, но жизнь берет свое и иногда делает это в совершенно неожиданных формах, что приводит к последствиям, которых ты день назад и представить себе не мог. Но об этом моя следующая история.
Знакомство с будущей супругой
Мое рижское сидение продолжалось, а лицо, прибытия которого я ждал, все не изволило появляться. Жизнь шла своим чередом. Утром и днем занятия на плацу с кирасирами, которых я обучал выездке на прусский манер, когда кони так ударяли копытами о землю, что вокруг моей роты стояло облако снежной пыли – на дворе был январь.
Прошло еще два-три дня, ретивое снова начало играть во мне, как я ни пытался сдержать его в рамках приличия. Впрочем, приличия – понятие растяжимое, и каждый понимает их по-своему, сообразуясь со своим жизненным опытом и, чего скрывать, интересами и желаниями. Для меня же понятия приличия всегда подразумевали галантную обходительность с дамами, которой я неизменно старался держаться.
Итак, прошло два-три дня после моего описанного чуть выше приключения, как природа сыграла со мной еще одну шутку. Может быть, не такую уж и злую, а в известном роде весьма приятственную, чем отвлекла меня от исполнения моего долга, правда никаких злокозненных последствий это, к счастию, не имело.
Укладываясь спать в снятой мной комнатенке, я никак не предполагал того пробуждения, которое ждало меня через некоторое время. Поворочавшись с одного бока на другой, я все же уснул. Накопившаяся усталость свинцовой тяжестью налила все мои члены, но игривые образы не отпускали меня и в объятиях самого Морфея: мне снились и девы с осиными талиями, и пышногрудые красавицы, и дебелые матроны, и юные, едва созревшие создания, и все они протягивали ко мне руки, искали моих ласк...
Ну разве мог я отказать им – я, барон фон Мюнхгаузен, который ни в бою, ни в любовных сражениях ни разу не отступал и слабины не давал! Конечно же, я бросился им навстречу – всем сразу: и пышногрудым, и едва созревшим. Желания переполняли меня. И тут я почувствовал удар невероятной силы, а потом все эти красавицы одна за другой стали нанизываться на меня, громко стеная от сладострастия. Это длилось довольно долго – они сменяли друг дружку сластолюбивым хороводом, что в конечном счете привело к естественному завершению: наконец и с моих губ сорвался хрипловатый стон, и я почувствовал, как фонтан из моего детородного органа взметнулся куда-то под небеса... и проснулся.
Оглянувшись в недоумении, я увидел, что лежу в своей комнатушке на кровати, в потолке надо мной дыра, из которой проникает тускловатый свет, а в комнате разлит тот запах любовных утех, который не спутаешь ни с чем.
«Что за оказия? – подумал я. – Как сие возможно?» – спрашивал я себя, чувствуя, что извержение, случившееся со мной во сне, каким-то образом оставило следы и в реальной жизни. В высшей степени странное обстоятельство, поскольку барон фон Мюнхгаузен давно вышел из прыщавого детского возраста и подобных юношеских казусов с ним давно уже не случалось.
Я стал внимательнее исследовать дыру в потолке и, приглядевшись, увидел за ней чье-то лицо, тоже, видимо, приглядывавшееся ко мне. Решив выяснить, что же все-таки произошло, я, облачившись в свой мундир (наведываться куда-либо в исподнем я зарекся после недавних событий), осторожно поднялся наверх, нашел дверь на втором этаже, которая вела в помещение, явно находившееся над моей комнатой.
Дверь оказалась не заперта, и я, открыв ее, вошел внутрь.
Комод – в углу неподалеку от окна, кровать – вдоль одной из стен, половик на полу, доски которого в другом от комода углу стоят торчком, будто кто-то снизу выбил их гигантским тараном, и девушка с огромными испуганными глазами. Она стояла рядом с пробоем в полу в одной ночной сорочке, обхватив себя руками за плечи и с ужасом и восторгом глядя на меня.
– Что случилось, милая? – спросил я. – Уж не обидел ли я вас каким образом?
– Как можно, сударь! Не извольте беспокоиться. Ни в коей мере не обидели.
– А позвольте узнать, чем вы тут так встревожены и смущены? И что это за пробоина в полу?
Услышав эти мои слова, девушка совершенно смешалась и, не найдя, что ответить, зарделась и отвернулась лицом к стене.
– Прошу меня простить, что не представился. Иероним Карл Фридрих барон фон Мюнхгаузен. Поручик Брауншвейгского кирасирского полка Ее величества. Нахожусь при исполнении.
– А я дочка хозяина, который имел честь сдать вам сию комнату внизу, и зовут меня Якобина фон Дунтен, – девушка сделала книксен, что было несколько нелепо с учетом ее одеяния – ночной рубахи.
– Имею подозрения, – сказал я, – что тем или иным способом, хотя и ненамеренно, но нарушил ваш покой и сон, а потому чувствую себя обязанным принести свои извинения. Впрочем, я так до сих пор и не догадываюсь, в чем суть моей провинности перед столь милой особой.
– Ах, что вы, барон! – зарделась милая Якобина. – Это я должна принести вам извинения, а вы были в своем праве, и, уверяю вас, никакого ущерба я от вас не претерпела, напротив...
Ее слова ничуть не прояснили для меня ситуацию. А я был полон решимости понять, что же произошло на самом деле, дабы принять меры к недопущению подобных ситуаций впредь.
– Позвольте все же узнать, – настаивал я, – что эта за пробоина в полу и откуда она взялась? Я точно помню, что, когда ложился спать, ничего подобного у меня в потолке, а у вас, соответственно, в полу, не было. Каким образом оно образовалось и что послужило тому причиной, мы с вами и должны выяснить.
Якобина посмотрела на меня невинными глазами, но ее щеки, побледневшие было ненадолго, снова зарделись.
– Ах, барон, Рига – захолустный городишко. Вы в столицах привыкли к другим жилищам, а здесь вам приходится обитаться в нашей тесноте. Будь в нашем домишке потолки повыше, ничего подобного никогда не случилось бы. К несчастью... – последнее она прибавила после некоторой паузы и со всей доступной ей многозначительностью.
Для меня же сказанное ею продолжало оставаться какой-то невнятицей. Может быть, со сна мои мозги плохо работали? И тогда я решил идти напрямик.
– И что же случилось, милая Якобина?
– Ах, я не знаю, – сказала она, и ее щеки зарумянились еще сильнее.
– Голубушка, – сказал я, теряя терпение, несмотря на всю ее ангельскую внешность, – вы должны мне все объяснить. Я настаиваю. Я в конечном счете требую. И если вам была нанесена какая-то обида или вы понесли ущерб в результате моих действий, то я чувствую себя обязанным возместить вам утраты.
– Ах, увольте, – сказала она. – Ничего вы не обязаны. – Она помолчала, потом добавила: – Ну, если уж вы так настаиваете, я расскажу то, что мне известно, хотя и сама до конца не понимаю, что же тут произошло. Я лежала на кровати без сна, когда вдруг раздался страшный удар в пол, потом треск. Я вскочила как сумасшедшая – и что же я увидела? Пол пробит снизу, а в пробоине торчит... торчит...
Она явно не могла подобрать подходящего слова и на этом снова замолчала, смущенно опустив глаза.
– Что торчит, голубушка? – не отставал я.
– Ах, барон, вы меня вгоняете в краску. Мне, девушке, не подобает произносить подобные слова. К тому же они мне неизвестны.
Я пребывал в недоумении. Что такое могло торчать в пробоине и вызывать смущение у сей милой особы? И вдруг меня осенило.
– Постойте, милая Якобина, – воскликнул я, хватаясь за эфес шпаги, – может, это шутки домового? Я слышал, в России водятся такие существа.
– Нет-нет. Ничего подобного.
– Что же тогда?
У меня голова раскалывалась, а Якобина явно не желала мне помочь раскрыть эту тайну. Наконец, видя мои мучения, она сжалилась.
–
