Гренландов был обязан Ромулу. Во время второй Чеченской кампании, воюя свирепо и беспощадно, он угодил под следствие, которое обвинило его в изнасиловании и убийстве чеченской девушки. Ее нашли в командирском кунге Гренландова мертвой, голой, со следами побоев и надругательств. Гренландов утверждал, что девушка была чеченским снайпером, застрелила несколько офицеров бригады. Ему грозила тюрьма, разжалование, лишение наград, если бы в дело не вмешался лично Долголетов, бывший в ту пору президентом. Он вызвал к себе военного прокурора и произнес фразу, облетевшую войска: «У женщин- снайперов при отдаче разрывается девственная плевра. Гренландов не гинеколог, а специалист по спецоперациям». Дело закрыли, Гренландов окончил войну Героем России, получил должность командира элитной бригады.
— Ну что, вспоминаете своего Верховного главнокомандующего? Или уже влюблены в нового? Какие настроения в армии?
— Тревожно, Виктор Викторович. Не реформа, а одна болтовня. Вооружение старое, связь допотопная. Обмундирование придумал Любашкин такое, что, если срать садиться, надо сто пуговиц расстегнуть. Кавказ вот-вот взорвется, а чем воевать? Опять сорок первым годом пахнет.
— Запустил Лампадников армию, ничего не скажешь. Все, что по крохам добывали после Чеченской кпмпании, все спустил. Не удивлюсь, если скоро на ядерных объектах России увидим американских морпехов.
— Кругом предательство, Виктор Викторович. Больно смотреть, — голос звучал так, как если бы в груди полковника терлись два жернова.
— При такой политике скоро американцам Сибирь отдадим.
— Не для этого мой дед под Сталинградом погиб, с саперной лопаткой ходил в рукопашную.
— Что ж, так и будем терпеть?
— А что делать?
— А вот слушай.
Ромул поведал полковнику о чудовищном замысле расчленения России, который вынашивает любимчик американской администрации, ненавистник всего русского Президент Лампадников. Поведал о последней возможности предотвратить коварный замысел. Открыл свой план смещения изменника Родины. Объявил о той миссии, которую возлагает на Гренландова.
— В день, когда ты арестуешь Лампадникова в его резиденции, соберутся на экстренные заседания Дума и Совет Федерации. Отстранят его от должности и утвердят меня. Произведем полную смену кабинета. Курнакова — долой. Министром обороны станешь ты. Начнем полномасштабную модернизацию армии, пуски ракеты «Порыв», закладку стратегических лодок. У России нет друзей кроме армии и флота, а у меня — кроме полковника Гренландова. Если Лампадников будет дергаться, чего доброго, задумает бежать, поступи с ним, как с чеченской снайпершей. Порви ему плевру. Что скажешь?
Из гранитного валуна, поросшего железными мхами, смотрели на Ромула умные, зоркие, все взвешивающие и просвечивающие глаза. Каменные губы раскрылись, и подземный голос произнес:
— Служу России!
Ромул провожал полковника до дверей, слыша, как скатывается по парадной лестнице каменный оползень.
Через некоторое время в «Доме Виардо» появился молодой литератор Минтаев, чьи модные романы рекламировались на бигбордах и растяжках на всех центральных улицах Москвы. На звания романов были эпатирующие, состояли из русских и английских слов, например «Sweet ляжка», или «Admirebl пупок», сопровождались рисунками Никаса Сафронова — прельстительная женская нога в кружевном чулке или пленительный девичий живот с бриллиантиком в лунке пупка. Литератор был одет в изысканный костюм, в безупречном галстуке, первоклассных часах, являл пример атакующей бесцеремонной молодости, его ясные глаза захватчика оценили качество мебели в гостиной, стоимость малахитовых часов на камине, перевесили старинный персидский ковер в кабинет своего дорогого, только выстроенного коттеджа. Он был отлит из горячих и звонких сплавов честолюбия, рыночных технологий, презрения к литературному процессу. Ромул уловил исходящий от его розовой кожи запах женщины, с которой тот недавно и неохотно расстался.
— Хотел познакомиться с литератором, который прервал, наконец, унылую скрипку постмодернизма и внес в литературу звук боевых валторн, могучее дыхание органа, огненный плеск фортепьяно. — Ромул усадил гостя и очертил вокруг него магический круг, помещая его в центр своего обаяния.
— Вот уж не предполагал, что вам знакомы мои произведения! — произнес Минтаев. — Мне казалось, президенты не читают книг. Им не нужны обременительные знания о том, как живут их подданные.
— Это только в том случае, если в книгах не содержится подлинных знаний. Постмодернизм свел литературу к игре в бисер. Эта литература учит, как расплести время на бесчисленное количество пестрых, не связанных между собой нитей. Людям, живущим в наши дни, нужна литература, связывающая распавшиеся волокна в единую ткань, как этот хорасанский ковер, на который вы смотрите с таким восхищением.
— Действительно, мои книги нужны тем, кто придерживается лозунга «Сделай себя сам», — самодовольно ответил писатель, взбодрив под шелковистым пиджаком молодые мускулы, прекрасно поработавшие в течение тридцати лет для того, чтобы стать литературным удальцом, обладателем красного «Ягуара» и элитного коттеджа на Ново-Рижском шоссе в сосновом бору с видом на озеро и старинную церковь.
— Я выбирал вас среди многих других писателей, и этот выбор было не трудно сделать. Ибо подобных вам нет, вы единственный в своем роде. Я не литературный критик, но вы становитесь геральдикой нового литературного направления. Ясность мысли, материализм, стремление овладеть миром здесь и сейчас. Вы являетесь и писателем, и одновременно героем, которого описываете. Государство должно повернуться лицом к такой литературе, преодолеть досадный разрыв между властью и художественными текстами.
— В чем же ваши намерения? Какую пользу мы можем принести друг другу? — В ясных серых глазах Минтаева появился особый синий ободок, как вокруг фонаря в морозном воздухе. Знак повышенного внимания, предвкушение выгодного для себя предложения.
— Хочу предложить вам сюжет романа, издание которого возьмет на себя государство. Крупный тираж. Распространение по всей России. Очень большой гонорар. Престижная премия, вроде «Большой книги» или «Русского Буккера». Вы становитесь государственным писателем в том смысле, каким им был Шолохов. Под особой опекой государства, с особой идеологической миссией со всеми вытекающими материальными и статусными благами.
Минтаев старался сохранить видимость гармоничного и во всем утоленного человека, однако сплавы, из которых он был создан, плескались в тигле, разбрызгивались через край, и Ромул бояться этих раскаленных, медно-оловянных капель.
— Что за сюжет?
— Ну, как вам сказать. Кремль, кремлевская интрига. Антураж современной политики — я вам помогу материалом. Современные, узнаваемые фигуры, — я вам дополню их портреты. Смысл интриги в следующем. Президент задумал переориентировать Россию в сторону Америки, свести на нет все усилия своего предшественника, который сделал Россию самостоятельной и сильной. Только не нужно прямых аналогий. Он хочет отказаться от ядерного оружия, передать Курилы японцам, а Калининград немцам, установить протекторат Америки над Сибирью с ее несметными ископаемыми. Как вы знаете, это далеко не фантазия. Для этого он хочет восстановить в России монархию и сделать это руками самозванца, который уже выращен в американском инкубаторе, где-то в штате Колорадо, и заброшен в русскую провинцию. Самозванец переезжает в Москву, его, как куклу, возят по кругам монархистов, церковников, показывают интеллигенции, военным, — приучают общество к мысли о монархии. Разве мы не являемся свидетелями этих телевизионных махинаций? Его уже совсем было сажают на трон, уже готовится венчание на царство, съезжаются главы Большой Восьмерки, подготовлена новая Конституция. Но, как это не раз бывало в русской истории, поднимаются патриоты, обнаруживаются современные Минин и Пожарский. Они идут на Москву с ополчением, с бригадой спецназа, свергают самозванца и его клику. Возможен любой антураж, ну хоть как в эпоху Гришки Отрепьева. Лжецаря скидывают с колокольни, топят в проруби, выстреливают из Царь-пушки. Россия спасена, торжествует русская правда, «Русская Справедливость». «Русская цивилизация» спасена от разгрома.
Минтаев выглядел человеком, для которого нет невозможного. Он был похож на озаренный
