сближая себя с подчиненными.
– А не хотите прогуляться в район 'красных фонарей'? Я знаю, где это, – скромно улыбнулся пожилой референт, чьи седины и благородные очки не позволяли заподозрить в нем распутника, а всего лишь пытливого путешественника, приехавшего из пуританской страны в Нидерланды. – Могу показать вам сексшопы, можем посмотреть порнофильм. Побывать в Роттердаме и не совершить подобный поход значит многого не увидеть в Северной Европе.
– Почему не сходить? Не внесем это посещение в отчет, – хохотнул начальник. – Но все-таки сначала в магазины. Боюсь, что у нас может не оказаться времени потратить валюту. – Все это говорилось энергично, упитанной скороговоркой, заедалось колбасками, хрустящим салатом, соусами, большими ягодами оранжерейной клубники, плоскими кольцами сочного ананаса.
Саблин знал, что каждый раз после совещания начальник берет посольскую машину и вместе с приятелем-дипломатом отправляется по магазинам, возвращаясь в отель со множеством коробок и пакетов, набитых костюмами, рубашками, трусами, бюстгальтерами, махровыми халатами, настольными лампами, сервизами, статуэтками, электроприборами. Все это будет упаковано в огромные чемоданы на колесиках, Загружено в самолет для наполнения респектабельной московской квартиры. Отчужденно подумал, что большинство людей не тяготятся стесняющими душу покровами. Напротив, уплотняют их, наращивают оболочки, раскармливают тело, обкладывают себя все новыми и новыми загромождающими пространство предметами. Вдруг испытал к начальнику брезгливость, как к низшему существу, которую едва не выдал судорогой лица.
На утренних переговорах обсуждали возможность голландского низкопроцентного кредита для разработки еще одного сибирского месторождения нефти. Руководитель делегации недвусмысленно намекал, что подобный кредит обещали Германия и Дания, но давнишние отношения с партнерами из Нидерландов создают для них предпочтительную ситуацию. От Саблина требовалось обосновать кредит сведениями о мощности месторождения, назвать стоимость трубопровода, сроки окупаемости. Он открывал заветную папку, зачитывал информацию. Переводчик, блестя безукоризненными зубами, транслировал эти сведения тучному лысоватому голландцу.
Эти сведения казались Саблину бессмыслицей. Он слушал звуки чужого языка, превращавшие одну бессмыслицу в другую. Испытывал чувство абсурда, ненужности своего появления здесь, в чужом городе, среди ненужных, глубоко чуждых ему людей, которые зачехлены в ткани, в оболочки жира, погружены в рыхлые, пресные состояния, где не сыщешь ответа на мучительный, единственно важный вопрос: как преодолеть свою сотворенность, обременительную тварность, освободить от плена безымянную бессмертную частицу, заключавшую в себе свободное, суверенное 'я'?
Он ощущал текущие в помещении часы как непрерывное отмирание крохотных отрезков времени. Будто кто-то кусачками отгрызал кусочки проволоки, и эти кусочки с неприятным звяком падали на железный поднос. Среди этого истребляемого корпускулярного времени приближалась издалека одна-единственная, выпадающая раз в жизни, частица, которая принадлежала только ему. Он властвовал над ней. Она обеспечивала ему спасение, бегство из материального плена, заколдованного тупика. Была быстролетной скважиной, куда он должен нырнуть, чтобы оказаться на свободе.
Голландец крутил красной пластмассовой авторучкой, что-то глубокомысленно помечая в блокноте. Руководитель делегации открыл бутылку с минеральной водой, наполнил бокал, множество игристых пузырьков полетело к поверхности. Переводчик достал из кармана платок и тщательно протер очки. Второй референт потянулся через стол, чтобы взять толстый английский справочник. Все эти перемещения и движения протекали в мертвом, ненужном времени, среди которого стремительно приближалось долгожданное мгновение.
– Рудольф, будьте добры, сообщите господину Хандсену, какова динамика цен на сырую нефть за последние четыре года. – Руководитель делегации обратил к Саблину свое серьезное, одутловатое лицо.
Мгновение налетало, как летящая из космоса частица. Саблин слышал его приближение. Медленно, улыбаясь, встал. Отодвинул стул. Двинулся к выходу, ощущая приближающийся вихрь. Руководитель делегации удивленно спросил:
– Вы куда, Рудольф?
Мгновение налетело, словно буря. Охватило, унесло с собой. Он вышел из конференц-зала, чтобы больше никогда не вернуться. Никогда не увидеть этих никчемных, тусклых людей. Необратимо порвать с ними. Порвать с прошлым. Со всей опостылевшей, лишенной смысла жизнью.
Шел мокрый снег вперемешку с дождем. Тротуары хлюпали, сочились. По ним чавкали толстые непромокаемые подошвы упитанных голландцев. Саблин стоял в ветреном, мокром пространстве, заполненном фасадами, автомобилями, тускло горящими рекламными огнями, туманно светящимися, набитыми до отказа витринами. В этом тесном пространстве, замуровавшем в себя безымянную душу, существовал невидимый выход. Только что он прорвался сквозь неумолимое время, обнаружив в нем крохотный зазор, мимолетную пустоту, в которую скользнула его жаждущая свободы жизнь. Теперь, победив неумолимое время, следовало победить пространство. Среди материальных форм, непроницаемых оболочек отыскать невидимую, оставленную для него скважину.
– Такси! – махнул рукой катившему мимо автомобилю. Уселся в теплую глубину салона за спиной водителя в форменной фуражке таксиста. – В морской порт! – приказал по-английски, для убедительности сделав волнообразное движение рукой, изображая море.
Порт состоял из серой стали, серого неба, серой воды. У бетонных причалов, в дыме и копоти, вращались краны, хрустели лебедки, в разных направлениях, на разной высоте двигались на тросах контейнеры, кипы струганой древесины, связки труб, загадочные агрегаты еще не собранных, не построенных заводов, рудников и хранилищ. Опускались на палубы и в трюмы причаленных кораблей. Сухогрузы, лесовозы, грузовые суда навалились бортами на пирсы, с горячим стеклянным дыханием полосатых труб, с ручьями воды, падающей из бортовин обратно в море – ржавые, окисленные, со следами далеких странствий, под флагами разных стран, сыро висящими на флагштоках. На открытой воде, туманно-стальной, сновали катера и буксиры, вяло отплывал огромный бело-черный контейнеровоз, осторожно разворачивался, показывая на трубе черные и красные полосы. Низкие берега были изрезаны протоками и проливами. Вдалеке, выступая палубой и мачтами над жухлой низиной, словно посуху, двигался в протоке корабль. Вдоль берега, растворяясь в тумане, бугрились цистерны и резервуары нефтехранилища, бесчисленные тускло-серебряные цилиндры, словно пузыри, вспухшие на кромке земли и моря.
'И это были пузыри земли…' – Саблин отрешенно повторял строку из Шекспира, озирая угрюмое пространство порта, отыскивая среди кораблей, кранов, нефтяных терминалов то, единственное, необходимое ему отверстие, сквозь которое он мог бы скользнуть и исчезнуть. Пробиться туда, где нет пространства, а присутствует одно необъятное, безымянное дуновение!
Голландия, где он оказался волею случая, представлялась ему загадочным местом земли, где образовался таинственный вихрь, превративший добродетельных, богопослушных голландцев в
