странствующее неуемное племя. Обуреваемые безумной мечтой, уплыли от своих берегов, расселились по всем континентам, растворились среди племен и народов, оставив на островах и побережьях белокожих негроидов, оливковых белокурых красавиц, чернокожих охотников с голубыми глазами. Здесь, в Голландии, существовал завиток пространства, через который отважные странники ускользнули из материального плена, стали свободными и невидимыми. Этот завиток, загадочная скважина сохранились поныне. Их нужно искать среди нефтяных терминалов, плантаций роз и тюльпанов, фабрик по огранке бриллиантов.
Он двигался вдоль пирсов, отделенных оградой. Огромный мутно-белый корабль, плоский и длинный, как взлетная полоса, с высокой слоеной рубкой, стоял под погрузкой. Два крана, крутя металлическими шеями, ставили на палубу разноцветные контейнеры. Было почти безлюдно, только на корабле несколько рабочих в пластмассовых касках принимали контейнеры да расхаживали у ворот два автоматчика в блестящих мокрых плащах. У Саблина мелькнула безумная мысль: эти зарешеченные прозрачные ворота, ведущие к кораблю, и есть та скважина, которую он ищет. Пройти сквозь ворота, подняться по трапу на палубу, затеряться среди разноцветных коробок, клепаных трюмов, ухающих потных машин, и через несколько дней – необъятный океан, пышные, падающие из неба лучи, горячие тропические ливни, африканские туманные звезды.
Эта мысль была столь восхитительной, открытие сулило столь быстрое освобождение, что он приник к воротам, стал рассматривать подход к кораблю, бетонный пирс с железнодорожной колеей, рубку с прослойками стекла, голубую трубу, над которой дрожал слюдяной воздух. Автоматчики сошлись и смотрели на него, одинаковые в своих капюшонах и блестящих плащах.
Откуда-то, из дождя и снега, появился худощавый молодой человек в кожаном пальто, влажной шляпе, с яркими голубыми глазами. Обратился к Саблину по-голландски.
– Не понимаю, – ответил Саблин на английском.
– Чем-нибудь могу быть вам полезен? – спросил по-английски молодой человек, видимо служитель порта.
– Куда идет этот корабль? – спросил Саблин.
– В Кейптаун.
Ну конечно же, он должен был догадаться. Корабль отправлялся с прародины таинственньк мечтателей и скитальцев на оконечность Африки, где эти скитальцы создали рай на земле. Возделали нивы, насадили сады, построили дивные города и селенья. Белокурые, синеглазые небожители, совершенная раса, уцелевшая среди кровосмешений, телесной и духовной порчи, сохранившая тайную мечту о беспредельной свободе, о небесном братстве. К ним, на этом корабле, он уплывет, чтобы влиться в их священный орден, вкусить среди них долгожданного освобождения.
– Вы что-нибудь хотели узнать? – Молодой человек пытливо рассматривал Саблина.
– Нельзя ли сесть на этот корабль? Уплыть в Кейптаун?
– Это грузовой рейс. На корабле нет пассажирских кают.
– А если устроиться в экипаж на работу?
– Едва ли. Экипаж укомплектован. А вы из какой страны?
Молодой человек любезно и холодно рассматривал Саблина, автоматчики сдвинулись за его спиной. Могла последовать просьба предъявить документы, пройти в помещение порта. Звонки в полицию, в службу безопасности. Советский агент задержан в районе порта, где вел наблюдения за движением стратегических грузов. Все это, как тошнотворный бред, нахлынуло на Саблина. Сулило изнурительное разбирательство, возвращение к опостылевшим соотечественникам. Могло обернуться посольским скандалом, высылкой на ненавистную родину, с которой навсегда порвал.
Саблин улыбнулся служителю. Шутливо взял под козырек. Пошел прочь под внимательными взглядами охранников, слыша скрипы грузовых кранов, исчезающих в тумане.
Он вернулся в центр, который, как повествовали туристические путеводители, пострадал во время войны от варварских налетов германской авиации. Весь старый Роттердам был сожжен и разрушен. Вместо средневековых ратуш, готических и лютеранских соборов, каменных, с деревянными балками, строений был воздвигнут стеклянный город: хрустальные призмы, отвесные, как водопады, стены, бесконечно льющееся стекло. Оказавшись в этом прозрачном пространстве, среди отражений, хрупких граней, призрачных переливов, он продолжал искать малое потаенное отверстие, сквозь которое мог бы ускользнуть из лучистой, в преломлениях и стеклянных спектрах, западни.
Весь центр состоял из множества магазинов, супермаркетов, ресторанов, развлекательных центров. Витрины поражали не просто разнообразием товаров, а разнообразием форм, в которые облекался один и тот же товар. Электрическая настольная лампа, оставаясь лампой, имела сотни неповторимых воплощений, словно неутомимый мастер импровизировал на тему лампы, создавая бесконечные серии, среди которых было невозможно сделать выбор, остановить внимание. Та же бесконечность форм сопутствовала вазам, велосипедам, слесарным и столярным инструментам, кожаным сумкам, лыжам, гробам. Предметы мультиплицировались, меняли расцветку, пластику, ускользали от глаз, которые перескакивали на соседний предмет, растерянно искали тот, что наилучшим образом удовлетворил бы вкус. Это перепроизводство, навязчивое изобилие, умопомрачительная избыточность порождали болезнь. Психика не выдерживала материального натиска, разрушалась, агрессивно реагировала на безудержное множество.
Саблин с ненавистью смотрел на витрины, понимая, что они предназначены отвлечь его от насущного поиска, замаскировать своим блеском, цветом, пленительными формами то ничтожно малое отверстие, в которое желала проскользнуть его жизнь. Пробовал воевать с витринами, гневно надвигался на них. Но ему навстречу грозно, слитно выступало материальное воинство фарфоровых сервизов, легионы перламутровых, голубых и розовых унитазов, фаланги дубовых, буковых, самшитовых и кедровых гробов с бронзовыми ручками и позолоченными замками.
Алая частичка, блуждающая в лабиринтах крови, содержащая его бессмертное 'я', не находила скважины, куда бы могла ускользнуть из дурного материального мира, слиться с бестелесным мирозданием.
Он испытал моментальное бешенство. Проклял эту стеклянную фантасмагорию. Воздал хвалу летчикам 'люфтваффе', которые на своих 'юнкерсах' пролетели над проклятым городом, вырвали из него мерзкую сердцевину.
Он блуждал по городу, в дожде, среди торопливых отсыревших прохожих, враждебно и ненавидяще встречаясь взглядом то с молодящимся испитым стариком, чьи длинные, до плеч, волосы напоминали мокрый войлок. То с неряшливым, нарочито загаженным подростком в цепях и бляхах, от которого пахнуло псиной. То с респектабельным господином в клетчатом кепи, в чьих белых холеных руках вертелась толстая