ослепительно-белые, с длинными шеями. Горячая ладонь Стрижайло ощутила прохладу, когда под легкой тканью он коснулся колена Сони Ки, и она чуть прижала его пальцы вторым коленом. С черной извилистой речки взлетели утки, оставив на воде серебряные борозды, мчались, как тени, пропадая среди многоцветья земли. Горячей ладони Стрижайло стало еще прохладней, когда он гладил чудесное выпуклое бедро Сони Ки, которое странным образом, — своей волнующей пластикой, — повторяло форму и пластику плывущей под вертолетом тундры. Стрижайло увидел, как по белесой равнине движется розовая тень, — стадо оленей, испуганное вертолетом, бежало во мхах, шарахнулось и исчезло в дымке. Пробираясь чуткими пальцами туда, где у Сони Ки был круглый, словно чаша, живот, мягкая ложбинка пупка, нежный, как зацветающий мох, лобок, он вдруг понял, что сидящая рядом с ним лунноликая женщина была богиней тундры. Над ее разноцветными угодьями летел вертолет. Ее лебеди, как нерастаявший снег, сидели на ослепительно-синей воде. Ее розовые олени бежали по мелководью. Ее рыбьи косяки мчались в холодных реках, оставляя след ветра. И он, Стрижайло, прикасаясь к ее чудесным, сокровенным местам, исполняет обряд поклонения языческой богини. Переходит к ней в услужение. Становится подобным летящему лебедю, плывущей рыбе, бегущему по тундре оленю.
Он увидел, как на поверхности тундры, среди цветовых абстракций, непредсказуемых узоров и линий, возник упрощенный чертеж дороги, срезанная бульдозером земля, гусеничные следы, отпечатанные на мшистых болотах. Возникла буровая, вагончики, несколько нефтяных «качалок», сосущих подземную гущу. Это напоминало шрам, уродующий прекрасное лицо.
— Это и есть месторождение «Глюкоса»? — изумленно спросил Стрижайло, сквозь гул винтов обращаясь к Маковскому.
— Ну что вы, — снисходительно улыбнулся Маковский. — Здесь ютится карликовая компания «Зюганнефтегаз». Ее название происходит от фамилии одного коммунистического лидера, который приобрел ее для нужд КПРФ. Но потом за бесценок уступил Директору ФСБ Потрошкову, потому что от Саддама Хуссейна получил великолепную нефтяную скважину в Персидском заливе. Не знаю, что нужно здесь Потрошкову. От этого месторождения только один убыток. Я не хочу ссориться с ФСБ, поэтому не мешаю их деятельности. Наша компания там, впереди, — он указал в наплывающую даль, где что-то возникало на туманной земле, какой-то огромный, наложенный на тундру оттиск. По мере того, как они приближались, Стрижайло узнавал этот знак. Как в пустыне Наска только из неба видны циклопические рисунки и знаки, оставленные на плато инопланетянами, так и здесь, в тундре, только с самолета и космического корабля можно было разглядеть этот гигантский, начертанный на земле символ, — зеленый треугольник и заключенный в него рыжий, всевидящий глаз с черным блестящим зрачком. Символ «Глюкоса», как тавро, был оттиснут на земле, указывая на принадлежность этих рек, озер и болот. Маковский прильнул к иллюминатору, нацелил вниз свое яростное ястребиное око, и два глаза, узнав друг друга, одновременно моргнули.
Они опустились на вертолетной площадке, где их поджидал «джип» и встречала администрация. Инженеры в фирменной форме «Глюкоса» с изящной эмблемой «глаза», приветствовали хозяина, почтительно припадая к руке, как это делают прихожане, встретив любимого батюшку. Отпустив благословение, Маковский сказал, что доволен производительностью, обещал вознаграждение и заметил, что ему не нужен водитель, — он сам сядет за руль «джипа», покажет московскому гостю месторождение. Стрижайло, между тем, разглядывал вахтенный поселок, напоминавший своей геометрией, радостно-яркими расцветками «кубик-рубик», где отдельные элементы могли меняться местами, оставаясь частью единой строгой конструкцией. Здесь были жилые модули, похожие на дорогие и удобные кемпинги. Спортивный зал и бассейн. Ресторан и ночной клуб. А также небольшой сад с тропическими фруктовыми деревьями, и цветущими магнолиями. Редкие обитатели напоминали своим видом не измученных рабочих, а курортников Таиланда и острова Бали. Поселок, как и «Город счастья», был накрыт невидимым электромагнитным куполом, заслонявшим поселение от арктических холодов. Увидев восхищение на лице Стрижайло, Маковский произнес:
— Когда здесь побывал Виктор Степанович Черномырдин, он сказал: «Здесь, бляха-муха, что работать, что ебаться — один апельсин. Они думают, мы здесь нефть добываем, а мы здесь плоды манго на хуй насаживаем». Итак, господа, прошу в машину, — с этими словами он аппетитно плюхнулся упругим задом в мягкое кресло «джипа».
Прекрасная бетонная трасса, безлюдная и прямая, не нарушала первозданной тундры. Лишь подчеркивала необузданность дикой природы, окруженная пламенеющим кипреем, огненно-алым багульником, синими и золотыми цветами, чья красота была сотворена не для глаз человека, а для услаждения божественного взора. Стрижайло увидел, как из земли, — из цветов и низкорослых кустарников, — возникла труба, темная, небольшого диаметра, с чашечкой стеклянного прибора, в которой скрывался циферблат и красная стрелка. Они казались частью природы, напоминали стебель с хрустальным цветком. Труба тянулась вдоль трассы и скоро соединилась с другой трубой, более крупной. Ее стебель вырастал из земли, окруженный чашечками застекленных циферблатов. Обе трубы срослись, словно растения, тонкое и потолще, с поблескивающими соцветиями. Третья труба, крупнее прежних, подымалась из небольшого голубого озера, окруженного цветущей осокой, вся в стеклянных чашечках, в каждой из которых трепетала красная стрелка. Зеркальная гладь вокруг трубы содрогалась мельчайшей рябью, как если бы в воду упало насекомое и теребило поверхность лапками. Машина мчалась по трассе, и вокруг, — из осоки и рыжих мхов, из цветущих болот и чистых озер, из медлительных темных речек и зеркальных проток, — вырастали трубы, все толще, мощней, усыпанные соцветиями и плодами приборов. Сплетались, сливались, поднимались все выше, стремились все в одну сторону, где над порослью карликовых берез, над цветущими хлябями и волнистыми голубыми далями уходили в небо громадные туманные трубы. Свивались в тугие петли, выписывали в небесах мощные вензеля и иероглифы, огромно и туманно исчезали в солнечном блеске, в облаках, в белесой дымке северных небес. Трубы были живые, создавали вибрацию неба, были окружены туманными испарениями, размытыми радугами.
— «Матка мира», — произнес Маковский. — Центр нефтяной либеральной империи. Пуповина, соединяющая Россию с земной цивилизацией. Об этом вы напишите в своем докладе: «Я видел центр мира. Осязал сокровенную «матку империи»».
Он остановил «джип» у подножия трубы, выпустил спутников из машины. Зрелище было столь впечатляюще, что Стрижайло, запрокидывая голову, следя глазами за черным хоботом, пропадавшим в небесах, оставил в покое грудь Сони Ки, позволив ей привести в порядок свой слегка нарушенный туалет.
— Русская идея — это нефть. Нефть — это свобода. Так русская идея, которую обычно противопоставляют либерализму, сопряжена с идеей свободы. Я осознал это теоретически, воплотил на практике, и теперь являюсь «либеральным императором», носителем русского нефтяного глобализма — Маковский приблизился к трубе, коснулся ее черного кожуха, и, казалось, мощь невидимых, гудящих в трубе потоков передалась ему. Он увеличился в размерах, набряк литой силой, укрупнился во всех своих мускулах, одухотворился лицом. Множество окружавших трубу циферблатов, гирлянды стеклянных манометров, пульсирующие индикаторы задрожали, будто этим прикосновением трубопроводы повысили давление и пропускную способность, ускорили бурлящий бег нефти. — Отсюда трубы уходят во все части света. Питают цивилизации Европы, Китая, Японии, насыщают неутолимую нефтяную жажду Америки. Я могу слегка перекрыть трубу, и исчезнет вся автомобильная индустрия Японии. Небоскребы Шанхая обесточат и превратятся в мертвые башни. Силиконовая долина в Калифорнии примет вид умирающей вологодской деревни. А в странах Евросоюза начнутся массовые выступления трудящихся, замерзающих в своих фешенебельных коттеджах, — Маковский обнял трубу, прижался к ней грудью, на глазах вырос в три человеческих роста. Посмуглел кожей, стал бронзовым и литым, как памятник, пугая Стрижайло дрожью могучих мышц, яростным рыжим пламенем громадного ястребиного ока. — Нефть имеет космическое происхождение, ее цвет — абсолютная чернота первозданного Космоса. Свобода имеет космический смысл. Спектральная, разноцветная на своей периферии, свобода абсолютно черна в своей непостижимой глубине. Вот почему нефтяная пленка переливается всеми цветами радуги. Бог сделал человека их нефти и сделал его свободным. Адам был негром, и первые поколения земных людей были черными. Бог был негром, и форма моих негроидных губ доказывает мое божественное происхождение, — он поцеловал трубу своими вывернутыми негроидными губами, словно пил из нефтепровода живительную прану, превращавшую его в великана. Огромный, под небеса, стоял среди труб, сжимая их громадными кулаками. Вязал из них узлы,
