силы, что выталкивали нас на эту крохотную полоску побережья или нет — какое это имеет значение?
Стук копыт вывел меня из задумчивости. Я стряхнул сонную одурь и обернулся. Человек, отчаянно нахлестывающий лошадь, спрыгнул с нее у самого крыльца общинного дома — не столько спрыгнул, сколько упал. Лошадь была вся мокрая, она хрипела и пятилась. Я схватил ее за повод, и она, шатаясь, пошла за мной.
— Эй, малый, — сказал всадник. Он тяжело дышал и бессмысленно озирался, — а что, тут больше никого нет?
— Из старших? Только Матвей.
— А что, все ваши уже перебрались наверх?
— Последние подводы ушли дней пять назад, — ответил я на ходу: конечно, это была его скотина, но негоже так обращаться с животным, чье бы оно не было, а потому я вываживал лошадь, пока не остынет.
Он тяжело опустился на крыльцо.
— Мы тоже собрались переезжать… — сказал он. — А теперь там такое творится… Да где, черт возьми, твой Матвей?
— На огородах. Их теперь каждый день приходится осматривать. Недавно нашли зараженную делянку.
Он хмыкнул.
— Всего — то?
— Нам хватило. А вы — то откуда?
— Из Голого Лога.
Голый Лог — это кучка деревушек к югу отсюда. Они такие маленькие, что по одиночке у них и названия — то нет. Как раз оттуда Карл этой весной взял себе жену. Ну и Тия оттуда, соответственно — та девчонка, которой я наступил на ногу на свадьбе.
Мне стало не по себе.
— Что там у вас стряслось?
— Порча, — он неожиданно всхлипнул. — Кто — то наслал на нас порчу. Они там, наверное, уже передушили друг друга.
Я похолодел — время от времени это накатывает — то на отдельных людей, а то и на целые поселки. Человек начинает видеть странные вещи, подобно святым отцам, но почему — то все больше всякие ужасы. Люди мечутся и вопят, точно безумные; рассказывают, что в это время они совсем не чувствуют боли.
Потом это проходит само по себе, но за это время они успевают натворить черт знает что.
Особенно если сходят с ума все, разом…
Он устало вздохнул.
— Я вернулся с выгона. А там уже творилось такое… часть домов просто сгорела. А люди — кто разбежался, кто носится и орет всякую чушь, кто бродит на четвереньках, точно животные… Я ничего не мог сделать. Решил скакать за помощью. Если успеть вовремя… может, кто — то и уцелеет.
Я сказал:
— Оставьте эту лошадь. Я вам поседлаю свежую.
— Далеко отсюда?
— Час езды.
Он кивнул.
— Мне понадобится святой отец. Он изгонит бесов.
— Он там…
Я вынес ему воды и оставил отдыхать на крыльце, а сам побежал за Матвеем. Я встретил его на полдороге — он уже завершил обход. Я торопливо пересказал ему последние новости.
— Паршиво, — сказал он, — пока они туда доберутся… большинство уже успеет свернуть друг другу шею.
— Мне поехать с ним? — спросил я с деланным безразличием.
Он внимательно поглядел на меня.
— А тебе так этого хочется?
— Я же ученик святого отца, нет?
— Хочешь поглядеть, как он будет изгонять бесов?
— Я подумал… может, я смогу чем — то помочь?
— Все, что нужно — это связать их покрепче, — проворчал он. — Тут нужен десяток крепких, здоровых мужчин, а не такие сопляки, как ты… Назавтра они уже придут в себя и будут гадать, что это такое на них нашло.
— Так я поеду? — нетерпеливо сказал я.
Он пожал плечами.
— Поезжай, если хочешь… Но если ты все же напросишься сопровождать святого отца… имей в виду — тебя ожидает неприятное зрелище.
Я устроился за спиной своего нового знакомца, и он погнал лошадь вверх по тропе. Может, в одиночку он добрался бы и быстрее, но дорогу — то знал не он, а я…
Летняя стоянка расположилась в узкой долине, затиснутой между двумя отрогами — лес охватывал ее своими зелеными рукавами, а потом расступался, позволяя разместиться нескольким домикам, загону для овец, амбарам и летнему молельному дому — не такому солидному, как нижний, а легкому бревенчатому строению с островерхой крышей. Была пора сенокоса и в деревне оставались одни только ребятишки да старухи.
— Где ваш святой отец? — спросил мой спутник, спрыгивая с лошади.
Я сказал:
— В молельном доме, наверное.
Это был, как я уже сказал, летний молельный дом и двери его никогда не запирались, потому что летом каждый мог в любое время заглянуть сюда за советом и словом ободрения, а старшие — еще и за тем, чтобы выслушать предсказания касательно того, благоприятное ли нынче время, чтобы устраивать всякие общинные дела.
Спутник мой нырнул в прохладную глубину молельного дома, а я остался сидеть на лошади — на тот случай, если мне понадобится ехать на выгоны за помощью.
Пробыл он там недолго — вскоре он вышел в сопровождении отца Лазаря — тот направился прямо к гонгу, подвешенному рядом с молельным домом.
Раздались три удара. Это означало не общий сбор, а малый — для всех трудоспособных мужчин, находящихся поблизости.
Потом священник задумчиво огляделся по сторонам и только сейчас разглядел меня.
— Отец Лазарь?
— Да, мой мальчик, — сказал он, впрочем, без особого тепла в голосе.
— Вы тоже поедете в Голый Лог?
Он вздохнул.
— Похоже на то. Им понадобится помощь. И утешение.
— Можно мне с вами?
Он удивленно поднял брови.
— Со мной?
И отрезал:
— Ни в коем случае. Это — непотребное зрелище.
У входа в молельный дом уже начали собираться люди, и отец Лазарь, было, обернулся к ним, но потом, видимо, вновь вспомнив обо мне, сказал:
— Поезжай вниз. Если кто — нибудь из этих несчастных еще жив, мы отвезем их туда. И скажи Катерине, что я велел ей отправиться туда вместе с несколькими женщинами покрепче. Возможно, там будут раненные.
— Хорошо, отец Лазарь, — ответил я и отправился на поиски Катерины.
Мне было стыдно.
