ее разглядеть, но лицо скрывали кружевные поля дурацкой шляпы.
Вскочив, он добежал до крайней лавки и замер.
Старушка подняла голову.
– Это ты?!
– Олег… Какой же ты молодой, Олег… – Ася спрятала лицо в ладони и, то ли всхлипывая, то ли смеясь, повторила: – Какой ты молодой…
Кот шевельнул ушами и рассерженно воззрился на Шорохова.
– Ты чего?.. Ася!..
Она убрала руки и привычно запустила их в рыжую шерсть. Глаза, выцветшие, все в сухих морщинках, смотрели с печалью. Брови стали почти незаметными, по скулам рассыпались темные веснушки. Из-под шляпы свесилась прядь волос – невесомых, совершенно седых.
Кот заурчал и, кажется, всех простил.
– Ася, если тебе столько лет… Выходит, ты их прожила! Все эти годы…
– Прожила. Что такого?..
– Да, может быть… – обронил он. – Ничего особенного… Ты просто жива, Прелесть. Ты жива, вот и все…
Олег махнул Иванову рукой и окликнул проходившего мимо мужчину: – Эй, папаша!..
Они были почти ровесниками, и это звучало как явный вызов.
– Что тебе?.. Сынок…
– Шнурки болтаются.
Алексей выставил левый ботинок и, секунду помедлив, наклонился. И завязал. Крепко.
– Что-нибудь еще?..
– Все… Счастливо, папаша.
– Ну, тогда счастливо… – хмыкнул Алексей и, немного отойдя, оглянулся. – Сынок…
Олег завороженно следил, как тот приближается к девушке.
– Ася… Железка у тебя с собой?
– Железка?..
– Синхронизатор.
– Ах, это!.. Железка… – Она улыбнулась.
– Уходи. Быстрее, Ася, ты не должна этого… Уходи!
Старушка, потревожив кота, взяла с коленей сумочку.
Алексей уже поравнялся с Ивановым, до Аллы Терентьевой ему оставалось совсем немного.
Шнурок завязан. И он не споткнется.
– Ася! Ты еще здесь?
– Хорошо, Олег, я уйду… Но…
– Ася, время кончилось! Я тебя любил, и всегда… – Он стиснул зубы и посмотрел на Алексея.
Еще метр или два до встречи, которой не будет. Еще одна или две секунды жизни, которой, в общем-то, и не было…
Опомнившись, Олег повернулся к Прелести, чтобы снова ее увидеть, но лавка оказалась пуста.
Он зажмурился.
И открыл глаза только через минуту.
Алексей давно пересек скверик и уже стоял у светофора. Алла по-прежнему ждала подругу.
Шорохов силился хоть что-нибудь в этом понять. Ноги мелко подрагивали, снизу на мир наплывали радужные круги.
– Доволен? – спросил, подойдя к нему, Иван Иванович.
Олегу рухнул на скамейку.
– А ты?..
– О, да, Шорох. – Он сел рядом. – Сказать тебе «спасибо»? От имени четырнадцати миллиардов и всех последующих поколений… На, держи… – Иванов протянул пачку «Кента».
Шорохов равнодушно принял сигареты и закурил.
– Прелесть все-таки оставили в покое? Или это опять твои штуки с магистралью?
– Нет, не мои. Верховный координатор зоны решил ее не трогать. И тебя. Вы уволены из Службы и надежно… хм… залегендированы. – Иванов иронически изогнул брови. – Новый Старикан помешан на безопасности. Но он умеет ценить… маленькие услуги.
– Пастор?.. Отказываться от должности не очень трудно… когда отказываешься от всего. Почему я не исчез?! – воскликнул Олег.
– Исчез? – удивился Иван Иванович. – Кто же тебе позволит, если все, что сделано, – сделано тобой? Исчезнет исполнитель – исчезнут результаты. Вот поэтому я и не мог ни к чему в магистрали прикасаться. Ты-то в ней останешься… Правда, после уничтожения программы ты не застрахован ни от пьяного ножа, ни от колес грузовика… Программа – это не так уж и плохо, главное, стараться ее не осознавать. Она вела тебя по безопасному пути – до самого барьера и дальше. А теперь ты можешь умереть завтра. Или даже сегодня… Но смерть – это другое. Из магистрали ты не исчезнешь.
– У меня же нет прототипа…
– Мнемопрограмму и генокод доставил сюда я. Это всего лишь информация, она считана с реального человека, но не связана с ним физически. Раньше ты был копией, снятой с оригинала, а теперь… допустим, копия, созданная чьим-то воображением. Почти оригинал. Без ясного будущего только…
Иван Иванович умиротворенно наблюдал, как Алла Терентьева идет к автобусной остановке.
– Я же всегда подчинялся программе, – сказал Олег, впрочем, без злости, – и до сканирования, и после, и во время того фиктивного сбоя… Как она позволила себя стереть?
– Программа не позволяет и не запрещает, она только приказывает. И в ней были еще шестьдесят пять лет… жизни по программе. Встреча с Дактилем там тоже была. Жалеешь?..
Олег отрицательно покачал головой.
– В программе прописывается тот или иной поступок, – продолжал Иванов. – Или реплика, или даже мысль… Или – ничего… Я оставил в ней дырку длительностью четыре минуты… Чтобы сделать свободный выбор, тебе понадобилось меньше двух. Теперь этот выбор с тобой навсегда, Олег. С момента загрузки обрезанной программы – на долгие годы. А может, и недолгие… Но я тебе завидую. Сам я на такое решиться не смог. Ни разу.
Шорохов стремительно обернулся.
– Иван?..
– Я просто выполнил свою задачу. И не выбрал ничего иного… Для меня в магистрали место не приготовлено.
– Даже в твоей?
– Ни «твоей», ни «моей» больше нет. Они слились и стали единой, общей – с безумной войной семьдесят первого, с тремя десятилетиями звериного выживания, с новыми государствами и новыми войнами… Барьер уже сняли. Ты открыл своему настоящему дорогу вперед. Паршивая дорога, что там говорить… Но где же взять другую?..
– Иван Иванович Иванов… – негромко произнес Олег. – Это была подсказка? Для меня?
– Скорее, для меня… напоминание о том, что я искусственный объект. Как будто об этом можно забыть…
– Но ты столько сделал для своих… Без тебя бы ничего не было!
– Задача выполнена, операция завершена. А привязанность к сломанным игрушкам – черта детская… Мое человечество давно повзрослело. Да я и сам не уверен, хочу ли этого. Мнемопрограмма сохранится, в ней богатейший опыт. Если когда-нибудь понадоблюсь – активируют снова. Если же нет… то и слава богу.
– Операция завершена… – повторил Шорохов. – На каком круге? Ты говорил, что их восемь… Потом оказалось семь, и седьмой – технический.
– Сугубо технический: Старикан Шорох, запустивший это кольцо, так и не родился.
– Полагаю, что и шестой был не основным. Пятый?..
– Есть вещи, о которых ты не узнаешь никогда, – сказал Иванов, глядя в землю. – И это скорее хорошо,
