– Это будет означать, что твое вторжение состоялось.
– Состоялось, – сказал Шорохов, поднимаясь по стертым ступеням. – Оно состоялось, и уже давно. Но не то, о котором ты думаешь. Родят меня или не родят… какая тебе разница? Я никто, дружище! Я пустое место, и охранять меня – дело неприбыльное. Позаботься лучше о себе, о том чего у тебя пока нет.
– И чего же?..
– Past or… О будущем подумай, вот о чем. О собственном будущем. А я никуда не денусь. Если что – вернешься прямо сюда. Или еще раньше, на лавочку. Вернешься и будешь меня караулить дальше. Ну?! Давай!
Олег сел на высокий подоконник и, свесив ноги, закурил. Пастор помялся и прикрыл за собой дверь.
– Я тебя разыщу, – предупредил он, вынимая синхронизатор.
– Не сомневаюсь. – Олег выпустил дым в мутное стекло и засек время.
Оставаться в подъезде дольше минуты он не собирался, – минуты было вполне достаточно, – однако проторчал целых пять. Сигарета оказалась последней, и выбросить хороший окурок Олег не мог. Пришлось дотянуть «пегасину» до самого фильтра. Это была единственная причина, по которой Шорохов задержался. Увидеться с Пастором он уже не рассчитывал. После перемещения тот должен был попасть в новую магистраль, где отсутствие Олега уже стало реальностью. Как минимум, отсутствие в Службе, – если операция все-таки сорвется. Если же не сорвется… отсутствие где бы то ни было.
Сигарета испустила предсмертный дымок и погасла. Спрыгнув с подоконника, Олег включил синхронизатор и снова попал назад.
Алла Терентьева сидела на скамейке. Босоножки, розовый сарафан, темные очки. По меркам семьдесят шестого – нормальная современная девушка. Подруга все не шла, у нее, как сказал Пастор, заболела дочка, однако мобильные телефоны в семьдесят шестом были еще фантастикой. Подруга опаздывала, но Алла терпеливо ждала…
Напротив так же терпеливо ждал Шорох. Он знал, что компенсировать его придет Пастор, и знал, что тот попытается договориться по-хорошему, как в две тысячи третьем, с мадам Криковой. Но Пастора все не было…
Олег опустился на свободную лавочку справа от Шороха. Девушка заметила его первой. Некоторое время она сравнивала их взглядом и, убедившись в полной идентичности, прыснула.
Шорох, увидев ее реакцию, обернулся и вздернул брови. Олег показал ему большой палец и жестом велел оставаться на месте. Алла Терентьева продолжала на них таращиться, – близнецы, да еще одинаково одетые, почему-то сидели на расстоянии друг от друга.
Олег проверил часы. Пастор давно должен был прийти… Это означало, что в новой редакции у него пропала причина, по которой он сюда явился. А если нет причины, не возникнет и следствия. И Пастор не явится, потому что первая часть операции уже выполнена: Шорохов отказался от своего будущего. Теперь ему предстояло отказаться от всего остального.
Алексей Борисович, потенциальный муж и потенциальный отец, перепрыгнул через низкую ограду и отряхнул брюки. Проходя мимо лавочек – между потенциальной женой и потенциальным сыном, – он споткнулся, завязал шнурок и случайно обратил внимание на девушку.
Олег скрестил на груди руки и наблюдал всю сцену знакомства, до самого конца, пока молодые люди не встали и не отправились в кино. После этого он пересел на противоположную скамейку и, приказав Шороху не двигаться, раскрыл синхронизатор. Народу, кроме бабульки с рыжим котом, поблизости не было, и Олег позволил себе стартовать и финишировать прямо в сквере, за несколько минут до своей точки вторжения.
Теперь их оказалось трое на трех разных лавках. Девушка, стараясь не засмеяться, разглядывала Шороха-первого и Шороха-второго, но когда она повернула голову и обнаружила Олега, ей стало не по себе. Третий…
– Так и будешь тут размножаться? – раздалось сзади. Иван Иванович сошел с газона и сел рядом. – Демонстрация силы? И свободной воли?
– Силы воли, типа того, – кивнул Шорохов. – А сам-то чего?.. Пастора я увел… Сделай сам, это же элементарно.
– Не для меня… Если б я мог, мне бы и Пастор не помешал. И никто не помешал бы. Но это твоя операция.
– Мой затейливый суицид… – Олег подавал двойникам знак, что они здесь больше не нужны. Те синхронно поднялись и пошли, каждый – в свою сторону. Алла Терентьева растерянно смотрела то на одного, то на другого. Если Алексей Шорохов пригласит ее в кино, она наверняка расскажет ему об этом курьезе…
– Хочешь гарантий? – спросил Иванов. – И пока их не получишь, будешь пропускать свою точку снова и снова…
– По программе я не требовал ничего, – угадал Шорохов. – Провел вторжение без всяких условий. Да? А Прелесть?.. Сколько она прожила после моего ухода? Сутки? Час? Когда до нее не добралась Служба? Ты ведь палец о палец не ударил? Главное – операция, а она завершилась удачно… в твоей программе. А программы уже нет!
– Я знаю, – ответил Иван Иванович.
– Ты и не мог бы ее спасти, даже если захотел бы, – сказал Олег. В нем кипела ненависть, но голос становился все тише. – Тебе нужно было убрать следы, а Прелесть для Службы – такой же след, как и я… Я был здорово польщен, когда выяснилось, что человечество зависит от моей персоны… Что ты мне там наплел?.. Я своим существованием не позволил вашей магистрали реализоваться? Но это же чушь… Ты просто хотел меня устранить, моими же руками, чтобы объект и субъект совпадали. Получилось бы еще одно кольцо… Что ты молчишь?!
– Мне нечего возразить. Ты прав. Операция почти закончена, все шесть кругов пройдены успешно. Седьмой – уничтожение улик, того, что неминуемо выведет Службу на исполнителя.
– Как и с тем сволочным мнемотехником?
– И многими другими, – охотно ответил Иванов. – Но со Стариканом сложнее. Он не может исчезнуть из магистрали, как простой оператор. Его необходимо вырвать с корнем, превратить факт его рождения в достоверно несбывшуюся вероятность.
– А Пастора я и не должен был ликвидировать. Да?.. И весь этот блеф с выстрелом из «Кольта», со сбоем программы… Зачем он?
– Во-первых, ты все равно осознал бы себя как клона. Есть вещи, которые скрыть невозможно. Тем более, твой прототип склонен к рефлексии, к анализу… Если б ты раскопал это сам, было бы еще хуже. А во-вторых… Дактиль прав: понадобилась мощная мотивация. Теперь она у тебя есть.
– Ты и про Дактиля знаешь?
– Мог ли я рисковать, когда идет речь о моей магистрали? Ты всегда был под контролем, за исключением…
– Что ты называешь мотивацией?! – взорвался Олег. – Мое желание снять с тебя кожу?! Закопать тебя живьем?! Нет, я поступлю по-другому… – он заговорил еще тише, почти шепотом. – Я похороню вас всех. И эта твоя операция…
– Помнишь нашу встречу в барьере? Я обещал, что у тебя получится…
– Ка-ак же!.. Человек будущего! Все тебе известно!.. Нет, дорогой потомок. Попробуй сам, если сможешь…
– Сказал же: нет…
– Я свяжусь со Службой, – не слушая, продолжал Шорохов, – назову им точку, и они пригонят сюда столько оперов, сколько поместится в этом тухлом семьдесят шестом году. Вторжения не состоится, потомок. Мне хотелось бы увидеть, как твоя магистраль превращается в пепел, но для меня это слишком большая роскошь. Достаточно того, что при мне Алла Терентьева и Алексей Шорохов познакомятся для дальнейшего бракосочетания… – Олег показал пальцем.
Алексей вышел из автобуса и занял очередь в табачный киоск. Очередь двигалась быстро.
– Мы говорили о гарантиях, – напомнил Иванов. – Прежде чем ты сожжешь четырнадцать миллиардов жизней, убедись, что готов потерять одну.
Он кивнул на угол сквера, где сидела бабулька с котом. Или кошкой… Олег, прищурившись, попытался
