Я полез в карман, но вспомнил, что оставил почти полную пачку на лавке в две тысячи первом. Дома сигарет не нашлось; сегодня было первое утро, когда я не покурил перед завтраком.
– А что, магазин закрывается?
– Почему закрывается? Оформление меняем, как положено. Теперь на двух языках будет – на русском и на английском.
– Зачем?
Мужик на стремянке перестал стучать и, сунув молоток за ремень, снял с кронштейна правую часть вывески.
– Ты че, парень, только проснулся? – Он спустился вниз и передвинул лестницу. – Как Ричард велел, так и делаем.
– А нам что? – Сказал второй. – Мы их не рисуем. Повесить? Пожалуйста. Убрать? Пожалуйста. Работа!
– Ты иди, куда шел, не мешайся тут.
Я приблизился к метро и растерянно остановился. На месте гомонливого рынка зябли пустые ряды. У перекрестка высилась пирамида из желтого песка. Несколько человек наполняли им брезентовые мешки. Неподалеку стоял голубой джип с большими буквами «UN» на двери. Это не мой город, не моя страна. Это не моя жизнь.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич!
Сзади неслышно подошел пожилой мужчина. С его шляпы тоненькой струйкой стекала вода. Дождь. А я и не заметил.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич, – повторил он, старательно выговаривая отчество. Незнакомец улыбался так заискивающе, что мне за него стало совестно.
– Здрасьте. Не припомню…
– Одоевский, – услужливо подсказал он.
Я подумал, что люди с такой фамилией не должны кланяться тому, кто им годится в сыновья.
– Хотел вот справиться, Михаил Алексеевич. Извините, вижу, вы не в настроении, но все же… Как там мое…
«Дельце», подумал я. Если он скажет «дельце», я плюну ему в лицо. Потому что Одоевские не должны…
– …заявленьице.
Он безнадежен. И как в тот раз, после выстрела Куцапова, я удивился: где я?
Не говоря ни слова, я направился в сторону «Покушай».
Внутри было пусто. За стойкой дремал усатый здоровяк в мятом фартуке. Дверь хлопнула, стекло в ней задребезжало, и человек сонно поднял голову. На его румяной физиономии возникло недовольство, но через мгновение оно сменилось подобострастием.
– О, какие гости! Михаил Алексеевич!
– А где Ян? – Спросил я, про себя отмечая, что никогда раньше усатого не встречал.
– Ян? – Озаботился тот. – Извините, не…
– Хозяин кафе.
Мужчина побелел.
– Так… я и есть хозяин.
– Ах, ну да.
– Михаил Алексеевич… уф-ф, так ведь и до инфаркта… – промямлил он. – Вам посмеяться, а у меня дети.
– Налей-ка ты мне водки.
– Водки? – Заулыбался он. – Вы бы, Михаил Алексеевич, лучше героину попросили. Или уж сразу атомную бомбу, – усатый несолидно захихикал. – Нет, мы люди честные. Законы уважаем. Они ведь для чего писаны – чтоб простой человек их соблюдал. Неукоснительно.
Слово «простой» он произнес с едва заметным ударением: кто захочет – расслышит, кто нет – пропустит мимо ушей. Я расслышал. И догадался, что с усатым нас разделяет не столько прилавок, сколько разница в положении. Как и с тем, в мокрой шляпе. С Одоевским.
Положение – у меня?
– Значит, водку не наливаешь. Ну, а поесть-то у тебя можно?
– Вы, Михаил Алексеевич, сегодня такой загадочный… Проверяете нашего брата? Это правильно.
– Нет, я серьезно. Кушать хочется. Написано же: «покушай».
– Приготовить, конечно, недолго, но если честно, Михаил Алексеевич… Я ведь не ожидал, что вы заглянете, – снова разволновавшись, залебезил хозяин. – Если б заранее – тогда другое дело…
– Короче, – оборвал я.
– Может, как всегда, обойдемся наборчиком?
– Давай как всегда.
Хозяин убежал в подсобку и вынес оттуда бумажный пакет, доверху набитый консервными банками.
– Вот так, за донышко, – заботливо проговорил он. – Порвется, не ровен час.
– Спасибо. Сколько с меня?
– Ну что вы, Михаил Алексеевич! Обижусь.
– Бесплатно, что ли?
– Вы так спрашиваете, я прямо не знаю, – засмущался усатый. – Ведь я вас очень уважаю, мы все вас очень уважаем, поверьте.
– Послушай, скажи мне одну вещь. Считай за шутку, или как хочешь, – я поставил пакет на стойку и положил руку ему на плечо. – Кто я?
– Заступник наш, спаситель…
– Кто я такой? По должности.
– Ну, если угодно… Вы заместитель куратора муниципального района «Перово», Николая Трофимовича заместитель. Кланяйтесь от меня, как увидите. Очень все…
– Что еще за куратор?
– Уполномоченный наблюдателя по Восточному сектору, – испуганно проговорил хозяин.
– Какой наблюдатель, какого сектора? Рожай быстрее, что мне из тебя по капле выдавливать приходится?
– Восточного сектора. Наблюдатель ООН, мистер Ричардсон.
– Англичанин?
– Американец.
– Вот теперь ты мне скажи, мурло, откуда в Москве взялся какой-то Ричардсон?
– Не знаю. До него Баркер был.
– А до Баркера?
Усатый прищурился, сканируя меня своими холодными глазами. Маска лакейства вдруг спала, и за ней проступила горечь. Нормальное человеческое чувство. Я перегнулся через прилавок и прислонился лбом к его жесткой шевелюре.
– Ташков я, да. Только не тот, не иуда. Маминой могилой клянусь.
– До Баркера я служил в милиции, – прошептал усатый. – Ничего жили, нормально. Всем было хорошо. А потом мы на гансов сбросили бомбу. Прямо на Ригу. А потом на Вильнюс. И правильно сделали.
Он рассказывал, а я слушал и тихо сходил с ума. Мои фантастические придумки не шли ни в какое сравнение с тем, что случилось в действительности.
Я плохо помню, как вернулся. С кем-то здоровался, кого-то спрашивал, кому-то обещал. Все, кто меня узнавал, стремились показать, как они меня любят. И Николая Трофимовича тоже. И мистера Ричардсона. Они растекались в слащавых улыбках, изгибались, как раненые черви. Их лица говорили: да, Михаил Алексеевич, мы черви. За их зрачками прятался страх.
Ксению я застал в полном оцепенении. Она сидела на кухне, прямо на полу. Рядом стояла пепельница, но похоже, она в нее ни разу не попала.
– Поздравь меня, я здесь популярен. Книжки уже не пишу, служу полицаем.
Она оторвалась от созерцания своей коленки и затравленно посмотрела на меня.
