– Когда?

– Вчера вечером. Точно, еще репортаж по телевизору показывали.

– Похищенный новорожденный, случайно, не рыжий? – Горячо спросил Куцапов.

Федорыч выразительно посмотрел на Николая и, не ответив, принялся вытирать пол.

– Была надежда, и вся вышла, – подытожил Лиманский. – Того Тихона украли или не того, что сейчас гадать?

– Вообще, странное совпадение, – сказал я. – Нам такие случаи на руку, по ним мы его и вычислим.

– Случаями всякими интересуетесь? – Обрадовался Федорыч. Перешагнув через лужу выгнанной браги, он удалился в комнату и принес кусок желтоватого тюля. – Забирайте, может, вам от него какой прок будет.

– Что это за тряпка?

– О-о! Тряпка не простая. Видите дырочку? Сигаретой прожег – давно, еще до отставки. А вот здесь, с краю, вином залито. Это часть занавески. Вчера утром нашел, у окна.

– Ну и что?

– Моя-то занавеска целая. И на ней – я проверял – и дырка, и пятно. Все сходится. А рядом с окном, в стене – семь пулевых отверстий, кучненько так, в «десяточку». Стреляли в упор, это я как специалист говорю, то есть прямо в комнате кто-то взял и разрядил целую обойму. Вчера. А я, представьте, не заметил, хотя всю неделю из дома не выхожу. Аномальное явление, – заключил Федорыч. – Если б меня замочили, тьфу-тьфу, то все было бы ясно. А так – пробрались в квартиру, постреляли, подкинули копию занавески и скрылись.

С Федорычем мы распрощались почти по-дружески. Вряд ли он понял, кто мы такие, однако его вполне устраивало, что мы не от Ганевского. Тюль я посоветовал ему выкинуть, а стену зашпаклевать, чтобы и воспоминаний никаких не осталось.

Бывший следователь проводил нас до лестницы и, стоя в дверях, смятенно обратился к Николаю:

– Ты думаешь, все образуется?

– Уверен. Будешь, Федорыч, снова на коне, так что держи форму. Товарища моего запомни получше, – наказал Куцапов, похлопывая меня по плечу. – Придет время, выручишь человека.

– Постараюсь, – покладисто отозвался Федорыч. – Смотрите там, осторожнее. Лунатики.

– Петрович, а как же Мама? – Спросил Колян. – Где он теперь лежит?

– Где-то лежит, – грустно сказал Лиманский.

Мы вышли из дома и заглянули во двор – «Вольво» на месте, естественно, не оказалось. По улице проехала поливальная машина, и дышать стало легче. Часы, которые я автоматически переводил с каждым новым броском, показывали семь утра. Автобусная остановка наполнялась сонными, разбитыми после душной ночи людьми. По мостовым, шурша свежеразлитой влагой, пробегали недорогие автомобили, развозящие рабочий класс. Время служащих еще не пришло. Строгие мужчины в галстуках и их томные секретарши, фригидные бизнес-леди и моложавые клерки в одинаковых белых рубашках – все они возникнут позже, часам к восьми.

Денег со служебной квартиры мы не взяли – не из-за щепетильности, конечно, а по недомыслию. У меня в кармане по-прежнему лежало три рубля, для оплаты загородной поездки – маловато.

Первый же водитель, которого мы попросили довезти нас бесплатно, испуганно умчался прочь. В принципе, я и Лиманский могли бы сойти за обнищавших ученых и сподвигнуть какого-нибудь автолюбителя на порыв бескорыстия, но все портил Куцапов, мощный и сытый мужчина, на лице у которого был нарисован диплом колымского университета.

Пользоваться дыроколом в Москве было бы безумием: в две тысячи восемнадцатом нас мог ждать либо патруль ООН, либо Исламская Гвардия. Я не помнил, в каком году вторые победили первых, мне это было безразлично, но встречаться не хотелось ни с теми, ни с другими.

– Придется нарушать УК. Выбирайте: угнать машину или украсть деньги, – предложил Куцапов, потешаясь над корчами Петровича. – Лично я – за первое. Еще можно захватить тачку прямо с шофером и заставить его отвезти нас к парому, но это уже терроризм, – уведомил он, откровенно любуясь, как в Лиманском борются страх, совесть и здравый смысл.

Движением бровей я показал, что согласен, поскольку другого выхода нет. Дело оставалось за Петровичем.

– Угоняй, – решился он.

Следующий час мы потратили на поиск подходящего автомобиля. Колян придирчиво рассматривал каждый вариант, и что-нибудь все время оказывалось не так: то машина была чересчур броской, то наоборот, колымагой, которая могла заглохнуть, не проехав и километра. Наконец Николаю понравилась чумазая «ГАЗ-31», сиротливо гниющая в одном из дворов. Машина выглядела бесхозной, однако по каким-то незримым признакам Куцапов определил, что «Волга» все еще на ходу.

Я встал «на стреме» у выезда под аркой, Петровичу же Колян приказал погулять в сторонке и постараться не упасть в обморок раньше времени. Не успел я докурить сигарету и до половины, как подкатил Николай и торопливо открыл мне дверь. Лиманский сидел сзади ни жив ни мертв.

Двор к свершившемуся преступлению отнесся спокойно. Три бабульки, лопотавшие на лавочке, смотрели на нас с потаенным одобрением – видно, хозяин «Волги» был у них не в чести. Только дедок с самодельной клюкой и юбилейной медалькой на синем пиджаке внутренне возражал против произвола, но протест бушевал в нем так смирно, что остался практически незамеченным.

– Ты, Петрович, пригнись, – посоветовал Куцапов. – Такой пассажир, как ты, хуже кишок на капоте. Настоящее искусство не в том, чтобы украсть, а в том, чтоб не поймали.

По городу Николай ехал аккуратно: вперед не лез, правил не нарушал. Один раз он попытался у меня узнать, нельзя ли объехать Таганку, – уж больно там гнусный перекресток, но услышав, что я садился за руль три раза в жизни, ухмыльнулся:

– И этот засранец летал на моей ласточке! Теперь понятно, почему ты разбился. Куда хоть ездил-то?

– Позже расскажу.

Мне было не до бесед. Я зорко оглядывал окрестности в поисках погон, фуражек и прочих атрибутов власти. На мне лежала ответственность за эвакуацию группы в случае, если те же фуражки или погоны заинтересуются нашей машиной. После долгих сомнений я выставил на табло семнадцатое июля, то есть вчера. Если придется бежать, то лучше остаться здесь. Нынешний девяносто восьмой, пустой и безымянный, все-таки был предпочтительнее любого другого года. Неуклюжие милиционеры, приседающие, словно девицы, перед каждой дорогой тачкой, – это бесспорная мерзость. Однако броневики с буквами «UN» на московских улицах – мерзость более обидная.

Бежать не пришлось. Куцапов продемонстрировал максимум лояльности к правилам дорожного движения и, как ни странно, изрядную выдержку.

На выезде из Москвы проверяли документы. У поста ГАИ выстроился хвост, впрочем, небольшой: в этот час основная масса направлялась в город. Двое инспекторов, отягощенных бронежилетами, барабанили в окна и подставляли руку ладонью вверх, в которую незамедлительно вкладывались права и техпаспорт. Гаишники подходили не к каждой машине, видимо, у них был приказ интересоваться только определенными марками, а может, они просто ленились.

Потные, неподвижные, мы сидели и напряженно ждали своей очереди. Лиманский сзади выпрямился и малодушно прикрыл глаза. Вспомнив хитрость Ксении, я сунул дырокол в рукав и нащупал широкую кнопку. Николай положил пистолет под сидение, но сначала он зачем-то снял его с предохранителя. Воспротивиться этому у меня не хватило силы воли, к тому же было слишком поздно. Инспектор вплотную подошел к нашей «Волге» и отвел руку, намереваясь постучаться, но в этот момент его окликнул напарник. О чем они говорили, я не слышал, но диалог продолжался не меньше минуты. Мы зачарованно следили за толстым скрюченным пальцем в пяти сантиметрах от стекла и думали об одном и том же: пронесет – не пронесет.

Инспектор все-таки постучал – так, что не подчиниться, означало бы объявить войну всему московскому ГАИ. Куцапов выдохнул и медленно опустил стекло.

– Здорово, – сказал инспектор, и мне почудилось, что в его приветствии кроется нечто большее, чем обычная милицейская фамильярность.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату