экземпляре, и ее Фирсов простить не мог.
– Где вы откопали своего Тихона? – Спросила Ксения.
– Я виноват, – сказал Лиманский. – Не разглядел. Несколько лет в одном институте проработали. Кто мог подумать, что у него на уме такое? Вроде, человек как человек: кандидатскую защитил, докторскую готовил. Историей увлекался. Золото, одним словом.
– Петрович, кончай свои интеллигентские слюни, – оборвал его Фирсов. – Тоже мне, ответчик. Без тебя найдем, с кого спросить. Левша, будь добр, разыщи Майора.
– Тихона мы готовили, как настоящего диверсанта, да он фактически им и был, – сказал Лиманский. Потом бросил озорной взгляд на Ивана Ивановича и, не заметив его гримасы, продолжал. – Долго сомневались, как бы дров не наломать, ведь если синхронизатором за двадцать пять лет так ни разу и не воспользовались, значит была какая-то причина. Ну, а когда ГИП совсем прижала, и мы эвакуировались сюда, в тридцать восьмой, когда увидели, чем это закончится, то выбора не осталось. Историю столько раз перекраивали, но все на бумаге, а нам вот выпало действительно что-то изменить.
– Вашу бы, Евгений Петрович, ответственность, да в мою версию, – сказала Ксения. – Глядишь, и обошлось бы.
– А вы не боитесь, что ваша версия – всего лишь фантом? Где оно, это счастливое прошлое?
– Здесь, – Ксения поднесла палец ко лбу.
– Если б мы с Иваном Ивановичем принимали во внимание такие доводы, то я никогда не стал бы профессором, а он – генерал-лейтенантом, – улыбнулся Лиманский.
– Петрович, дорогой мой! – Возмутился Фирсов. – Что за удивительный талант – одной фразой выболтать сразу десять секретов!
– Да будет вам. Последний секрет, которым владела Россия, – это синхронизатор. У молодых людей он есть, причем более совершенный, чем наш.
– И все-таки. В тридцать восьмом вы обнаружили развалины и решили, что какой-то доктор наук сможет остановить войну?
– Задание было намного серьезней: не допустить нападения на Прибалтику. Ведь черная полоса началась с бомбардировки Таллина.
– Вильнюса, – уточнила Ксения.
– Риги! – Крикнул я.
Исторические факты на глазах превращались в песок. Мир трещал по швам – пока еще только в моем воображении, но когда-нибудь, я чувствовал, он не выдержит такого насилия и рухнет по-настоящему.
– Теперь это не так важно, – сказал Лиманский. – Тихон должен был не ловить падающие бомбы, а предотвратить конфликт, не дать ему развиться. Для этого он и отправился с упреждением, в девяносто восьмой. Иван Иванович ознакомил его со своими архивами…
– С некоторой информацией, обладая которой, можно слегка надавить на ту власть, – пояснил Фирсов.
– И вы полагали, что с помощью шантажа Тихон изменит мировой порядок?
– Поскольку наш ученый муж проболтался, и вы знаете, кто я такой, то поверьте мне на слово: мировой, как вы выразились, порядок всегда был заложником каких-нибудь снимков или записей.
– И Тихон, вместо того, чтобы образумить политиканов, сам спровоцировал Балтийский кризис.
– Все зависит от точки зрения. Для вас он – тот, кто уничтожил страну, для нас – человек, способный ее воскресить. Тихон – блестящий аналитик, разбирается в истории, представляет, как работает синхронизатор. Другого кандидата у нас не было.
– Кришну с ним послали для прикрытия?
– Прикрываться теперь нужно от него самого, – проговорил Лиманский. – Сомнений нет, – обратился он к Ивану Ивановичу. – Тихона следует нейтрализовать, чем быстрее – тем лучше. Не знаю, что и как он собирается делать, но мы его не контролируем.
В комнату вошел Левша, за ним, пряча глаза, появился Майор.
– Как же ты, мил друг, его проворонил? – С ходу набросился на него Иван Иванович. – Специалист, все- таки. Инженер… чего там?.. душ? Ты ведь с ним разговаривал, я имею в виду, как психолог. Тесты разные, то-се. Неужели наука не может четко определить, кто нормальный, а кто помешанный?
– Не может, Иван Иванович, – с сожалением констатировал Майор. – Одно ясно: серьезных расстройств психики у него нет. Волевой, целеустремленный, не без способностей. Изобретателен, склонен к неординарным поступкам…
– В общем, классический случай шизофрении, – сказала Ксения.
– Просили рискового человека с воображением, вот и получайте.
Фирсов выбрался из кресла и подошел к сейфу. Сначала я решил, что ему зачем-то потребовался керосин, но вместо пластмассовой фляги он выволок из шкафа потертый брезентовый мешок.
– Николай, помоги. Проверим, что нам от Тихона осталось в наследство.
Куцапов перевернул рюкзак, и по полу разлетелось барахло, которое могло валяться в столе у любого мальчишки: выломанные откуда-то платы, насмерть зачитанная книжка, несколько мотков проволоки и…
Николай с Левшой одновременно бросились к черной металлической болванке, покатившейся под ноги Фирсову.
– Аккуратней надо! – Укорил Левша. – Граната, Иван Иванович.
– Сам вижу, что не репа.
– Да он у вас еще и шутник, – заметила Ксения, мягко отнимая у Левши опасную игрушку.
Ксения передала гранату мне, и я понял, что она имела в виду. К узкой части корпуса, там где находилась чека, была приклеена бирка, извещавшая: «ПРОВЕРЕНО ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ».
– Цинизм и чувство юмора. Без них в наших условиях хана, – объяснил психолог.
– А как же водка? – Проревел Колян, толкая его локтем. – Против стресса – первое дело.
– Тихон ей не увлекался. Вот, – Майор поднял с пола книгу. – Вот его пунктик.
Я снисходительно оглядел брошюру – оторванные страницы высовывались, как закладки, обложка держалась на честном слове, однако стоило мне прочитать название, и книга моментально стала бесценной. Боясь ошибиться, я стер с нее пыль, но слова от этого не поменялись местами, а лишь стали контрастнее.
«НИЧЕГО, КРОМЕ СЧАСТЬЯ». Я уже видел этот роман, когда-то держал его в руках и – было время! – считал его своим. Имя автора, набранное мелким шрифтом на фоне звездной бездны, я разобрал не сразу. И все же это был Кнут. «Александр Кнутовский» совсем не похоже на «Михаил Ташков». Напрасно я всматривался в крохотные буковки, мне не померещилось. Книжку действительно написал Кнут. Мефодий всучил мне чужие рукописи – это было ясно давно, но теперь я убедился окончательно.
– Странно, почему Тихон ее оставил, – сказал Майор. – Книга была ему очень дорога, и если он знал, что не вернется…
– Затем и оставил, чтоб мы этого не поняли. Эх, психолог!
– Книга была его Священным Писанием, а Кнутовский – пророком, – настаивал Майор. – У каждого из нас есть какая-то отдушина, без нее нельзя, особенно когда сидишь под землей, а вокруг – только прах. У кого – спиртное, у кого – старая фотография. Не знаю, что Тихон нашел в этом романе, но для него он был и другом, и любовницей, и психоаналитиком.
– И если б его автору угрожала опасность, а он смог бы ее отвести… – начал я.
– Безусловно. Он сделал бы все, чтобы книга состоялась.
– Сдается мне, ты что-то придумал, – оживился Фирсов.
– Ксюша, помнишь тот грузовик в две тысячи первом? Длинный такой фургон, «Москарго», кажется.
– Ты уверен?
– Нет. Но там, на перекрестке, он вел себя так, будто заранее знал, что произойдет. И появился только для того, чтобы не дать нам разбиться.
– Ты был знаком с этим писателем?! – Воскликнул Петрович.
– И ты сможешь на него выйти? – Страстно спросил Куцапов.
Все повернулись ко мне. Мой ответ был известен, ведь кроме этого ничтожного шанса мы не имели
