– Никаких прогнозов.
– Летаргический сон?
Голос был женский, но грубый, с хрипотцой. Либо много курит, либо много орет. Второе, пожалуй, вернее.
– Об этом говорить рано. – Другой голос принадлежал мужчине. Не душевный, но слегка озабоченный. Врач? – Тяжелая травма, сложная операция. Плюс нервное истощение. Он ведь периодически приходил в себя.
– А толку? Лежит, как полено. Мне и надо-то от него два слова. Потом можете отключать.
– Ирина Ивановна, я клятву Гиппократа давал, – сказал мужчина, но Константин услышал в этом не возражение, а отговорку. Докторишке хотелось перевалить ответственность.
Костя открыл глаза и от неожиданности крикнул:
– Морозова?!
– Хо!.. – Женщина повернулась и удивленно уставилась на койку. – Оклемался, касатик.
Константин поправил одеяло и запутался в трубках. Из обеих рук торчали толстые иглы, в носу и в горле свербело от чего-то инородного, а под левую грудь, прямо в широкий шрам, уходили три разноцветных проводка. Чувствовал себя Костя отлично, но проволока в ребрах указывала на то, что его жизнь под вопросом. Под большим вопросом, если здесь командует Морозова… которую он недавно казнил.
Он вспомнил, как вспорол ее впалый живот, – это было похоже на разделку сельди. Там еще девка крутилась. В оранжевом. Дура, не могла второй лифт подождать…
– Ты откуда взялась? – Спросил Константин.
Морозова с врачом переглянулись.
– Скажи-ка мне, дружок… – начала она, но запнулась.
Костя своевольно выдернул иглы и сел на кровати. Провода из сердца натянулись – их он обрывать не рискнул.
– Я же тебя, падла, зарезал, – недоуменно произнес Константин.
– Обычное дело, – сказал доктор.
– Он не помешался?
– Думаю, нет. Сколько он в бреду? Несколько месяцев? Представляете, что ему там снилось? Ничего, отойдет.
– Имя, фамилия, – потребовала Морозова.
– Я же тебя, падла старая…
– Зарезал, так зарезал. Кто готовил покушение на Нуркина?
– Пошла ты…
– Говори!
Константин видел, что ей безумно хочется отключить большой прибор у кровати. В этом их желания совпадали. Зачем его спасли? Единственно для допроса. При чем тут Гиппократ?
– Кто убил Нуркина? Каких ты знаешь сотников? Что тебе известно о ваших людях в правительстве?
– Сгинь…
Костя снова лег и укрылся до самого подбородка. Сердце стало биться лениво, как-то невпопад, и он начал мерзнуть. Тощее одеяло почти не грело. Константин сжался в комок и крупно затрясся.
– Сегодня вряд ли, – покачал головой врач. – Попробуйте завтра, а лучше через недельку.
– Недельку?! Ты что, с Луны свалился? Нуркина же… Ты хоть новости смотришь?
– Его правда грохнули? – Поинтересовался Костя. – Удалось, да?
– Зря скалишься. Я из тебя жилы…
– Это я из тебя… – удовлетворенно произнес он, все больше слабея и уже куда-то проваливаясь. – И муженька… я когда ему нож показал, он и того… как ты с таким уродом?.. у него, наверно… наверно… у него…
Костю затянуло в крутую воронку, и он вздрогнул от страха.
– Ты чего? – Спросил Борис.
– Я… это… заснул малость, – пробормотал он.
– Ну, ты и спишь!
Константин энергично растер лицо и вдруг ударился локтем о холодильник. Окончательно прийдя в себя, он обнаружил, что стоит на кухне.
– А что было?
– Да ты все выяснял чего-то. В основном – как сюда попал.
– А-а… Это не я, это географ, учитель. Неймется ему. Ну, а что я еще… что он делал?
– Жене позвонить хотел. Я не дал.
– Правильно. Сколько это продолжалось?
– Минут пять. Раньше с тобой такое бывало?
– Раньше по-другому.
– Значит, прогрессируешь, – сказал Борис. – Пожил бы ты у меня. На улице жарко, и менты. Фотки твои уже на всех столбах. А здесь покой.
– Диссертацию настрочишь?
– Я частным порядком. Кое-что, конечно, записываю, но это так, для себя. Не хочу показаться нескромным, но придет время, и мой дневник… Ох, вот это будет фурор! Я, кажется, приближаюсь к открытию.
– Угу, – Костя сел за стол и проткнул вилкой стебелек маринованной черемши. – Сала положи еще. Ну, и чего ты там открыл?
– А такую хреновину, что… давай-ка выпьем.
Константин подвинул стакан и поспешно накидал в тарелку из разных банок: помидорку, два огурчика, грибков. Грибы были особенно хороши. Питался Борис по-холостяцки, консервами, но изобильно. Вообще, весь его быт – дребезжащий «Форд», трехкомнатная квартира с обвалившейся лепниной на потолке, аппаратура «хай энд» под толстым слоем пыли – характеризовали Бориса как человека опасно увлеченного. Его еще можно было вернуть к нормальной жизни, но Костя этого делать не собирался.
– Представляешь, сколько в Москве психов? – Спросил Борис, запив водку рассолом. – Раньше эту статистику секретили, а сейчас просто не до нее. Я некоторые связи установил – с диспансерами, с кризисными центрами. И… вот что: имеется определенная тенденция. Все чаще наблюдаются случаи… ну, как у тебя.
– То есть?
– Немотивированная трансформация сознания.
– Хорошо… – выдохнул Константин. – И много ты таких слов знаешь?
– Не ерничай, а то больше не налью. Люди меняются, тебе ясно? Ни с того ни с сего. Просыпаются поутру и давай тыкаться, как слепые. Психиатры для себя отмазку придумали, под названием «ложная память». Ерунда. Главное свойство ложной памяти – фрагментарность.
– Само собой, – поддакнул Костя, занося вилку над блюдечком с бужениной.
– Хватит жрать! Тут такая пропасть… Бывает, конечно, что некоторые ситуации кажутся знакомыми, уже пережитыми. Или увидит человек кого-то на улице – и вроде бы где-то уже встречались. Но это же мелочи. А чтобы целые биографии в голове возникали… На шизофрению тоже не похоже. Там совсем другое.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– У тебя мозги что, на Курском остались?! Вот куда сейчас твой учитель девался? И кто обывателей мочил, ты или он?
– Да не обывателей!.. – вырвалось у Константина.
– А кого же?
Костя дожевал копченую колбасу и медленно вытащил из зубов жилку.
– Кого…
Он боялся купиться на эту задушевность в безумных глазах, боялся поверить придурку напротив и выложить все как есть. Одновременно ему до слез хотелось именно поверить и выложить, поделиться, наконец, хоть с кем-нибудь, пусть с самым распоследним психопатом. Он был один в этом не совсем
