— Так работает моя мама. Слушай-ка, я посоветую ей купить пару таких деревяшек. Хоть ноги будут сухие.
— Повезло, что этот тип нас не поймал.
— Еще бы! Спорю, он позвонил бы в полицию. Такие типы в фуражках, они всегда зовут полицию.
— Если бы ты в него попал — конец.
— Значит, повезло, по крайней мере не повесят за убийство, — сказал Луи. Он не умел долго горевать.
— Луи, ты?
Черт, это отец. Как правило, Луи удавалось его избегать.
Отец полулежал в кресле и тянул пиво прямо из бутылки. Видно, у него кончились деньги и не на что было играть на скачках. У Луи опустилось сердце. Дома больше никого не было поддержать его.
— Луи, сбегай-ка за бутылкой для меня.
— Там закрыто, папа.
— А ты со служебного входа.
— Тогда дай деньги.
— Раз в жизни можешь угостить своего старика.
— Нет у меня денег.
— Есть.
— Нету. Откуда им быть? Ты же мне никогда не даешь денег.
Мистер Кам носил широкий кожаный ремень. Он стал отстегивать его. Луи хотелось удрать, но он не двинулся с места. Ему было почти шестнадцать, и пора было дать отцу отпор.
— Ты еще поговори у меня, — сказал мистер Кам, приближаясь к Луи с ремнем в руке. Он уже не держался на ногах, свалился, с трудом встал и взмахнул ремнем. Луи ловко уклонился от удара и вдруг понял, что он сильней своего отца. Он оттолкнул отца, тот повалился в кресло и заговорил слезливо:
— Мой сыночек поддержит меня, когда будет работать.
— Я не могу найти работу, отец. Не знаю, когда начну, работы нет — хоть тресни.
Мистер Кам пополз по полу в поисках пивной бутылки.
— Кому нужна работа? — бормотал он. — Можно получать пятнадцать фунтов за просто так. Говорю тебе, только дураки работают. Пойди, пусть тебя запишут, Луи. Это твое право. Пусть дураки ишачат на хозяина. Кому надо гнуть спину с восьми до пяти, когда пособие дает не меньше?
— Мне надо! — крикнул Луи.
Смешно. Ему действительно это было надо. Он и в самом деле хотел работать. Но почему же? Ведь отец прав. Никто не может заставить тебя работать. Точно так же никто не имеет права заставить тебя голодать. На крайний случай есть пособие по безработице или средства вспомоществования, есть средства поддержки и средства семейного обеспечения, есть бесплатная одежда, бесплатное молоко, бесплатное еще что-нибудь для нуждающихся. Зачем, спрашивается, работать? Рабочим платят гроши. Тот парень с татуировкой, который орудует пневматическим молотом, наверняка получает немногим больше, чем если бы он жил на пособие. И никогда не получит больше, независимо от квалификации и возраста. Все деньги достаются хозяевам, вот кому. Для них сто фунтов в неделю — ерунда. По-настоящему гребут деньги все эти, у кого ОУ и ПУ, они получают все должности.
— Зачем тебе надрываться на работе? — повторял мистер Кам. Он сосал пивную бутылку, как ребенок соску.
Действительно, зачем, подумал Луи. Все равно не дадут умереть с голоду. Но тут он вспомнил о матери, которая вкалывает с утра до вечера в пару и сырости.
— Ну и пусть, — твердо сказал он, — я все равно хочу работать. Я и Майк. Люди должны работать. Если, конечно, могут. Если бы никто не работал, что тогда? Не было бы ни домов, ни машин, ни телевизоров, ни рыбных палочек, ни мыла, ни выпивки. Ничего бы не было, если бы никто не хотел работать.
— Да уж, без выпивки никак нельзя, — согласился мистер Кам.
Потом он запел что-то печальное и заснул, уронив голову на газовую плиту.
Луи понял, что больше не боится его.
Трудовик прямо сиял. Он выглядел помолодевшим и беззаботным.
— Ага, — сказал он, — Морган и Кам. Небесные близнецы.
Это была шутка, потому что Луи был черным, а Майк белым (вернее, Луи был цвета какао, а Майк — картофельного пюре, посыпанного кукурузными хлопьями).
— Ребята, у меня для вас приятная новость.
Им сразу представилось невероятное. Майк увидел себя забивающим потрясающе хитрый гол в ворота противника. Луи увидел себя ударником на сцене.
— Есть два предложения. В одном месте. Для бывших школьников. Приятная, чистая работа. Без смен. Хорошая перспектива. И никаких экзаменов. Ну что, здорово?
— Потрясающе! — крикнул Луи.
— Где? — спросил Майк.
— Недалеко, на Пемброук-стрит. Пешком доберетесь. Хорошенько помойте руки. Будьте вежливы, не возражайте. Не балуйтесь. Даст бог, повезет.
Казалось, Трудовик возбужден не меньше их самих.
— В универсаме, — сказал он, порозовев от удовольствия. — В том, с красно-серебряными троллейбусами на фасаде.
— В универсаме? — переспросили Майк и Луи.
Они посмотрели друг на друга с недоумением. В универсаме!
— А какая работа? — спросил Луи.
— Разносить товар по полкам.
Теперь он почему-то перестал походить на человека, который может схватить крысу голыми руками.
— Вы должны следить за тем, чтобы полки не пустовали. Надо подносить банки и кульки. Иногда выставлять цены, но это просто. Может быть, иногда убирать. В чем дело?
— Но это же девчачья работа, — сказал Майк.
— Конечно, — подтвердил Луи.
Они очень сожалели. Очень. Им хотелось обрадовать Трудовика. Хотелось зарабатывать. Хотелось иметь деньги в кармане. Уходить в восемь и приходить в шесть. Хотелось быть мужчинами, не мальчиками. Но делать девчачью работу — нет (они успели позабыть о том, как мечтали нарезать деликатесы в магазине «Сагморс»).
— Не будем мы заниматься девчачьим делом, — сказал Луи.
Он лучше Майка знал, от чего отказывается. Он был черный, а многие не хотели принимать черных на работу. Говорили, что должность уже занята, как тогда мистер Саммерс. Но ставить товар на полки — эта работа не для мужчины. Разве станут девушки иметь дело с ним и с Майком, когда узнают, что они делают женскую работу? Не хватало только, чтобы Трудовик предложил им работу швеи.
— Тогда остается одно: работа швеи, — сказал Трудовик.
Птица казалась мертвой. Но когда Тони поднял ее, он почувствовал слабое биение сердца. Это был голубь — серый с фиолетовыми и белыми крапинками. Очень осторожно Тони потянул за одно крыло. Оно раскрылось, как веер, потом, когда он отпустил его, закрылось. Он потянул за другое крыло. Голубь забился, пискнул и потерял сознание.
— Мистер! — Тони обратился к прохожему. — Мистер, вы не знаете, что приключилось с его крылом?
Человек остановился, стал рассматривать птицу. Он показался добрым, говорил с Тони, как со взрослым. А ведь с ребятами — особенно если они плохо одеты и не очень сообразительны — обычно разговаривают, как с детьми.
