величиной, которую нельзя было заменить какою-либо политической формулой; последняя оставалась бы для него непонятной отвлеченностью. Русская революция должна была ринуться в пустоту, образовавшуюся вследствие крушения царской власти, с той потребностью безусловного и стремлением к крайностям, которые присущи славянской природе, с такой бурной силой, что никакая форма правления не могла была бы ее остановить; таким образом ей предстояло докатиться до полного политического и религиозного нигилизма, до анархии.
Чтобы предотвратить эти грозные возможности, те, кто желал революции, должны были к ней приготовиться. Она заключала в себе, даже в мирное время, возможность ужасающих случайностей; рискнуть же пойти на нее в разгар войны было преступно. Мы, западные европейцы, склонны судить о положении в России по руководящим слоям общества, с которыми имеем дело и которые достигли одинаковой с нами степени культуры и цивилизации, но мы слишком часто забываемь, о тех миллионах первобытных и невежественных крестьян, на которых имеют воздействие самые простые, примитивные чувства: религиозное преклонение перед царской властью — поразительный тому пример.
Английский посол, осведомляемый русскими политическими деятелями, патриотизм которых был вне подозрений, но которые видели свою страну такою, какой хотели бы ее видеть, а не такой, какова она была в действительности, — дал ввести себя в заблуждение. Не приняты были в соображение совершенно особые условия, благодаря которым Россия была религиозным, политическим и социальным анахронизмом, и никакая западно-европейская формула и мерка к ней не подходила. Забыли, что если во всякой стране революция во время войны всегда вызывает вначале, вследствие неизбежных колебаний, ослабление нации и значительно уменьшает боеспособность армии, то в России те же последствия должны были проявиться с сугубой силой и полнотой.
Заблуждение держав Согласия[58] заключалось в том, что они поверили, будто движение, которое обрисовывалось в начале февраля 1917 года, было по происхождению народным, — этого вовсе не было, и в нем участвовали только правящие классы; широкие массы оставались безучастными. Монархия была свергнута вовсе не поднявшимся из глубины бурным валом, как об этом говорили; наоборот, ее крушение подняло такую страшную волну, которая поглотила Россию и едва не затопила соседния государства.
Государь по возвращении из ставки провел январь и февраль в Царском Селе; он чувствовал, что политическое положение становится все более и более натянутым, но все еще не вполне терял надежду. Страна страдала, устала от войны и страстно жаждала мира. Оппозиция росла со дня на день, гроза гремела, но Николай II продолжал надеяться, что несмотря на все, чувство патриотизма возьмет верх над гибельными мыслями, порождаемыми в умах тревогою данной минуты; он надеялся, что не захотят необдуманными действиями подвергнуть риску результаты войны, столь дорого стоившей стране. Он сохранил нерушимую веру в армию; он знал, что боевое снаряжение, высланное из Франции и Англии, своевременно приходило и что оно улучшало условия, в которых армия воевала. Он возлагал величайшую надежду на новые части, созданные в России в течение зимы,[59] и был убежден, что русская армия будет в состоянии присоединиться весной к большому наступлению союзников, которое нанесет роковой удар Германии и спасет Россию. Еще несколько недель — и победа была бы обеспечена.
Тем не менее Государь не решался покинуть Царское Село, настолько его озабочивало политическое положение; с другой стороны, он считал, что не может далее отлагать свой отъезд и что долг повелевает ему вернуться в ставку. Наконец в четверг 8 марта Царь отправился в Могилев, куда прибыл на следующий день. Едва он успел покинуть столицу, как первые признаки волнения начали проявляться в рабочих кварталах столицы. Заводы забастовали, и в следующие дни движение быстро разрослось. Население Петрограда подвергалось в течение зимы большим лишениям, так как вследствие недостатка подвижного состава перевозка продовольствия и топлива была в высшей степени затруднена, и положение не давало надежд на улучшение. Правительство не сумело принять никаких мер, могущих успокоить брожение, а Протопопов лишь раздражал население столь же нелепыми, сколь преступными репрессивными полицейскими мерами. Прибегли к вмешательству военной силы. Но все полки были на фронте, и в Петрограде оставались лишь обучавшиеся запасные части, сильно разложенные пропагандой, организованной в казармах, несмотря на надзор. Не замедлили произойти случаи отказа в повиновении, и после трех дней слабого сопротивления войска перешли одни за другими на сторону мятежников. 13 марта город был почти весь в руках революционеров, и Дума приступила к образованию Временного правительства.
В Могилеве вначале не отдавали себе отчета в значении событий, развертывавшихся в Петрограде. Однако в субботу 10 марта генерал Алексеев и некоторые лица из свиты Государя попытались разъяснить ему события и уговаривали его без замедления даровать свободы, требуемые народом. Но Николай II, лишний раз введенный в заблуждение намеренно неверными или неполными сведениями, представленными несколькими несознательными лицами из числа его приближенных,[60] не счел нужным внять этим советам. 12-го сделалось невозможным долее скрывать от Государя правду; он понял, что необходимо принять чрезвычайные меры, и решил немедленно вернуться в Царское Село.
Царский поезд покинул Могилев в ночь с 12-го на 13-ое. Когда через сутки он подошел к станции Малая Вишера, стало известно, что станция Тосно, в пятидесяти километрах на юг от Петрограда, занята мятежниками и что доехать до Царского Села невозможно. Пришлось вернуться. Царь решил проехать в Псков, где находился главнокомандующий северным фронтом генерал Рузский; он прибыл туда 14-го вечером. Поставленный генералом в известность о последних петроградских событиях, Государь поручил ему передать по телефону Родзянко, что он готов на все уступки, если Дума считает, что он в состоянии восстановить порядок в стране. Ответ был: уже поздно. Было ли это так в действительности? Распространение революционного движения ограничивалось Петроградом и ближайшими окрестностями. И несмотря на пропаганду, престиж Царя был еще значителен в армии и не тронут среди крестьян. Разве недостаточно было дарования конституции и поддержки Думы, чтобы вернуть Николаю II популярность, которою он пользовался при начале войны?
Ответ Думы ставил перед Царем выбор: отречение или попытка идти на Петроград с войсками, которые оставались ему верны; но это была гражданская война в присутствии неприятеля… У Николая II не было колебаний, и 15-го утром он передал генералу Рузскому телеграмму с уведомлением председателя Думы о своем намерении отречься от престола в пользу сына.
Несколько часов спустя он приказал позвать к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему:
— Сергей Петрович, ответьте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?
Профессор Федоров, отдавая себе отчет во всем значении того, что ему предстояло сказать, ответил:
— Государь, наука говорит нам, что эта болезнь неизлечима. Бывают, однако, случаи, когда лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Но Алексей Николаевич, тем не менее, во власти случайности.
Государь грустно опустил голову и прошептал:
— Это как раз то, что мне говорила Государыня… Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен родине, как я бы того желал, то мы имеем право сохранить его при себе.
Решение им было принято, и вечером, когда приехали из Петрограда представители Временного правительства и Думы, он передал им акт отречения, составленный им заранее; в нем он отрекался за себя и за своего сына от русского престола в пользу своего брата, Великого Князя Михаила Александровича. Вот текст зтого документа, который своим благородством и горячим патриотизмом привел в восхищение даже врагов Государя:
АКТ
об отречении Государя Императора Николая II от престола Государства Российского в пользу Великого Князя Михаила Александровича.
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской Нашей армии, благо народа, все будущее дорогого Нашего отечества требует доведения войны во
