— Ты что—нибудь понимаешь, Михаил Алексеевич? — Командарм положил на стол Шалину шифротелеграмму.
Начальник штаба бегло пробежал глазами по строчкам:
— Что же тут непонятного. Рокоссовский торопится покончить с немцами в Померанской провинции, вот и выпросил нас у Верховного. Известно, что только Сталин решает такого рода вопросы.
— Возможно, Ставка решила?
— Возможно.
— Однако час от часу не легче. — Катуков полез в карман за любимыми папиросами «Казбек». — Переподчинение 2–му Белорусскому фронту означает немедленное наступление. А нам — кровь из носу — нужны хотя бы сутки, чтобы привести в порядок материальную часть. Дынер не раз уже напоминал, что пора менять масло в моторах, иначе рассыплются. Да и сам я прекрасно понимаю, что возможности танков не беспредельны.
Встретившись 8 марта с командующим 2–го Белорусского фронта, Катуков и Попель доложили ему о состоянии армии. Рокоссовский задумался. Потом, подойдя к карте, карандашом обвел район, куда вышли его войска, обратил внимание на реку Лупов—Флисс.
— Эта злополучная река, — сказал Константин Константинович, — может сыграть роковую роль в ходе дальнейшего наступления. Немцы уйдут за нее, укрепятся, придется пролить немало крови, прежде чем мы их ликвидируем там.
Опасения командующего не напрасны. Ситуация требовала немедленных действий. Но положение с танковым парком в армии было незавидным. Всякие нормы пробега давно перекрыты, отработали гарантийные сроки танковые двигатели, к тому же существует инструкция, которую командарм должен выполнять.
И все же в интересах дела пришлось на время забыть об инструкции. Не будешь же ею громить войска 2–й немецкой армии? Решено было масло в моторах танков не менять, а лишь долить его, заменить самые необходимые детали, на что требовалось всего несколько часов.
Тут же маршал Рокоссовский поставил армии задачу: главными силами выйти на рубеж частей 19–й армии в район Лупов, Рексин, Гловиц, Бандзехов, Манвитц, развить удар в направлении Лауенбург, Нойштадт, к исходу 9 марта захватить переправы через реку Леба и канал Бренкенхоф на участке Лауенбург, Адмиг, Фреест.[361]
Вернувшись в штаб после встречи с Рокоссовским, Катуков занялся разработкой плана предстоящей операции. Выслушал своих помощников, начальников отделов и служб. Соболев подробно информировал о состоянии вражеской группировки: необходимые сведения предоставила фронтовая разведка. Картина получалась такая: на отрезанном участке Восточной Померании площадью в 7700 квадратных километров вражеская группировка имела 11 пехотных дивизий, 2 танковые, одну мотодивизию СС и четыре боевые группы общей численностью до 80 тысяч человек. Войска были основательно потрепаны, но еще могли сражаться и оказать серьезное сопротивление.[362]
Выслушав всех присутствующих, Катуков задал вопрос:
— Что может предпринять противник, оказавшись в такой ситуации, в какой находится сейчас, будучи отрезанным от сухопутных коммуникаций, лишенный возможности получать боеприпасы, продовольствие, горючее?
Поднялся Шалин, подошел к карте, висевшей на стене, спокойно, неторопливо, как всегда это делал, доложил:
— У немецкого командования один выход: отводить свои войска в район портов Данциг и Гдыня, чтобы морским путем эвакуировать их. Безусловно, они окажут нам сопротивление. Арьергарды будут драться, не щадя живота своего. Придется иметь дело с минными полями, ловушками, танковыми и артиллерийскими засадами на дальних и ближних подступах к портам.
Катуков согласился с начальником штаба, но счел своим долгом добавить:
— Нельзя забывать еще вот о чем: если противнику удастся надолго сковать нас в Померании, то Гитлер получит возможность лучше организовать оборону Берлина. Ведь ни для кого не секрет, что, разгромив померанскую группировку немцев, мы снова вернемся на берлинское направление. Значит, сроки окончания войны во многом будут зависеть и от нашей армии.
Армия поворачивалась на восток на 90 градусов. Впереди основных сил решено было направить два передовых отряда — полковника В.И. Землякова и подполковника В.Н. Мусатова. Земляков командовал 19–й самоходно—артиллерийской бригадой, ему приданы были 1430–й легкий артиллерийский полк, инженерный и понтонно—мостовой батальоны. Мусатов со своим 6–м мотоциклетным полком имел уже богатый опыт прорыва укрепленных рубежей и захвата плацдармов. Его отряд был тоже усилен 1170–м легким артиллерийским полком, инженерным и понтонным батальонами.
9 марта в 5 часов 30 минут передовые отряды вышли вперед, чтобы к исходу дня захватить плацдарм на берегу реки Лебы. Через два часа Катуков двинул в том же направлении главные силы, имевшие задачу выйти на рубеж частей 19–й армии. Утром 10 марта они должны нанести удар на Нойштадт и к исходу следующего дня выйти на побережье Данцигской бухты на участке Гдыня, Путциг.
Катуков вел свою армию двумя маршрутами. На правом фланге двигался корпус Дремова, усиленный танковой бригадой 1–й армии Войска Польского, на левом — корпус Бабаджаняна.
Передовые отряды, продвигаясь на восток, обогнали боевые порядки 19–й армии В.З. Романовского, сбили на участке Горен, Штоентин немецкую пехоту, захватили переправы через реку Лебу. Канал Бренкенхоф тоже взят с боем. Полковник Земляков прошел свой маршрут без особых осложнений, у подполковника Мусатова встретились определенные трудности, которые, впрочем, и следовало ожидать: немцы взорвали мост у Цаценова. Пришлось Лебу форсировать на подручных средствах.
Утром 10 марта по мостам, захваченным передовыми отрядами, переправились основные силы армии. Корпус Дремова развивал наступление на Нойштадт и Яново, корпус Бабаджаняна — на Мерзин и Путциг.
Вездеход Катукова шел в боевых порядках наступающих войск. Командарм попросил водителя ехать побыстрее, но набрать скорость было просто невозможно. Дороги забиты беженцами. Гитлеровская пропаганда засорила головы людям, что с приходом советских войск всех будут расстреливать. Вот и мечутся по дорогам войны целые семьи, таская с собой домашний скарб.
Повернувшись к полковнику Никитину, сидевшему сзади, Михаил Ефимович произнес:
— Горе этих людей велико, им можно посочувствовать. Вспоминаю: вот так же метались и наши женщины с детьми и стариками, бросив насиженные места, летом 1941 года. Война страшна не только тем, что несет смерть, но и огромные страдания воюющим народам.
Поступило донесение от Дремова. Его корпус завязал бои за Нойштадт. Вездеход командарма не прошел и десяток километров, как радист «поймал» Бабаджаняна. Его войска вышли к реке Пясница восточнее Корзина.
— Молодцы! — одобрительно отозвался Катуков о своих комкорах.
— Никиток, как думаешь, через день будем в Данцигской бухте?
Начальник оперативного отдела прогнозировать события не решился:
— Поживем — увидим.
12 марта Бабаджаняну удалось прорвать оборонительные линии на реке Пяснице, затем овладеть Путцигом и выйти к Данцигской бухте. А вот Дремов застрял у Нойштадта. Нойштадт — важный опорный пункт — прикрывал дальние подступы к Гдыне. Немцы обороняли его с особым ожесточением, создав круговую оборону. Большой помехой для танкистов и мотопехоты были доты и дзоты, а на улицах — баррикады.
Перегруппировав силы, Дремов снова обрушился на город, 20–я и 21–я гвардейские механизированные бригады отражали атаки немцев с юга и не участвовали в штурме Нойштадта. Задачу решили три бригады, нанеся рассекающие удары в нескольких направлениях: 1–я гвардейская танковая била с востока, 19–я гвардейская механизированная — с юго—запада, 1–я Польская танковая — с севера и тыла. Окруженный город не выдержал напора, сдался.
В Нойштадте захвачено было 15 танков и самоходных установок; 500 автомашин, 7 тяжелых орудий, а также 250 солдат и офицеров.[363]
После выхода войск 1–й гвардейской танковой армии на побережье Данцигской бухты группировка
