1945 года, но уже побывавшей в боях под Кюстрином.[378]
Соотношение сил складывалось в пользу 1–й гвардейской танковой армии. Противник имел 33 800 солдат и офицеров, 1600 пулеметов, 164 миномета, 334 орудия, 170 зенитных орудий, 170 танков и 106 штурмовых орудий.[379]
Армия Катукова насчитывала 45 794 человека, 497 танков, 212 самоходно—артиллерийских установок, 405 орудий разных калибров, 286 минометов и 44 реактивных установки «М–13».[380]
12 апреля штаб 1–й гвардейской танковой армии получил директиву Военного совета фронта, которая предписывала вывести корпуса за Одер на Кюстринский плацдарм, чтобы они были готовы войти в прорыв в полосе наступления 8–й гвардейской армии В.И. Чуйкова на участке Гузов, Дольтелин и развить наступление в общем направлении на Белов, Оберстдорф, Гарцин, Альт—Лансберг, Карлхорст, на второй день прорыва овладеть районом Марцан, Карлхорст, Шеневейде, Капеник, Фридрихсхатен, Ноенхаген.
В дальнейшем ударом на юго—запад во взаимодействии с 2–й гвардейской танковой армией овладеть районом Шарлоттенбург, Вильмерсдорф, Целлендорф, Лихтенраде, Рудов, пригородом Трептов, Нейкельн.
Артиллерийское обеспечение возлагалось на 8–ю гвардейскую армию, авиационное — на 16–ю воздушную.[381]
Готовность к наступлению — к исходу 15 апреля. Последние приготовления, последние рекогносцировки. Кстати, каждую рекогносцировку, которую проводил Катуков с офицерами штаба, приходилось тщательно маскировать. «Чтобы не настораживать немцев, — писал в одном из отчетных документов командарм, — всю разведывательную и рекогносцировочную работу на направлениях предстоящего наступления нам приходилось вести с исключительной предосторожностью. Отправляясь на рекогносцировку к переднему краю, мы с командирами частей и соединений переодевались в красноармейскую форму, брали с собой катушки провода, так что о подлинных целях нашей работы не догадывались ни немцы, ни пехотинцы, занимавшие оборону в районе рекогносцировки».[382]
Армейская суета постепенно спадала: части и соединения подготовлены к наступлению, все расписано, отрегулировано, нацелено. Как говорится, оружие заряжено, остается только нажать на спусковой крючок. Казалось бы, можно было и отдохнуть. Но Катуков еще и еще раз обращался к штабной документации, выверяя расчеты Шалина, советуясь с Никитиным, Соболевым, Фроловым, Харчевиным, Коньковым, Журавлевым — с теми, от кого нередко зависели результаты боевой операции.
Днем свободного времени у командарма не было, оставалась только ночь. В ночной тиши он умудрялся почитать книжку, отвечал на письма многочисленных корреспондентов. Вот так же пришлось отвечать на письмо Юрия Жукова, с которым Михаил Ефимович поддерживал отношения с 1941 года. Хотелось поделиться радостью перед началом наступления:
«Вчера маршал Жуков вручил мне вторую Золотую Звезду, сказал — надо отработать в ближайшей операции.
Будем стараться на благо нашей Родины — дадим Гитлеру последний пинок высокой квалификации и в указанном темпе.
Сейчас три часа ночи, кончаю писать — много работы. Сидим с мудрым Шалиным и талантливым Никитком и продумываем кое—какие хитрости.
Жму руки. С приветом
Утром 14 апреля получен приказ командования фронта о вводе армии в прорыв. Катуков решил вести ее по шести маршрутам. На правом фланге поставил 11–й танковый корпус, в центре — 11–й гвардейский танковый корпус, на левом — 8–й гвардейский механизированный корпус. Каждый корпус продвигался двумя эшелонами. В резерве у командарма оставались 64–я гвардейская танковая бригада, 11–й гвардейский танковый полк, армейская артиллерийская группа в составе 197–й легкой артиллерийской бригады, 316–го отдельного гвардейского минометного полка, а также подвижная группа — 19–я самоходно—артиллерийская бригада.[384]
По приказу Военного совета фронта 8–й гвардейский механизированный корпус должен был в этот день начать разведку боем. Преследовалась простая цель: заставить немцев оттянуть на передний край побольше войск и техники.
Катуков позвонил Дремову:
— Готов, Иван Федорович?
— Всегда готов!
— Тогда можно начинать.
Два дня — 14 и 15 апреля — части корпуса завязывали бои то в одном, то в другом месте, активно «давили» на первую линию обороны противника. Немцы, видимо, приняли огневой налет артиллерии и танковые атаки за начало большого наступления. Дремов никак не ожидал, что германское командование сразу же начнет отвод своих войск на второй рубеж обороны, к Зеловским высотам. Удивлен был и Катуков, когда комкор доложил, что части 20–й моторизованной и 303–й пехотной дивизий отошли на рубеж Ортвиг, Золиканте, Лечин, Бушдорф, Гольцов. Мотодивизии «Мюнхеберг» и «Курмарк» по тревоге выведены на линию Гузов, Вербиг, Зелов, Либенихен.
— Иван Федорович, ничего не путаешь? — переспросил командарм.
— Упаси бог, передо мной карта, на которой мои помощники все аккуратно обозначили. А им я доверяю. — Дремов имел в виду начальника штаба генерала Шарова, начальника оперативного отдела майора Бондаря и начальника разведывательного отдела подполковника Андрияко.
«Неужели немцы поверили в то, что мы начали общее наступление? — задавал себе вопрос командарм. — Тем хуже для них».
На исходе дня 15 апреля армия начала выдвигаться к Одеру. Первыми устремились вперед бригады Гусаковского и Темника, составлявшие передовые отряды. На переправах строгий порядок. По заранее наведенным мостам, выдерживая жесткий график, следуют колонны танков, артиллерии. Между ними вклинивается мотопехота. Переправившись на левый берег Одера, части занимают исходные позиции на участке Альт—Малиш, Дольгелин, Зелов, где в это время находилась 8–я гвардейская армия В.И. Чуйкова.
На Кюстринский плацдарм прибыл командующий фронтом. Г.К. Жуков побывал у Чуйкова, затем заглянул к танкистам.
— Не спится, командарм? — обратился он к Катукову.
— Разве уснешь в такую ночь, товарищ маршал.
— Коротко доложите, где находятся ваши войска, — потребовал командующий.
Михаил Ефимович показал на карте переправы, маршруты выхода корпусов на исходные позиции, сообщил, что ждет докладов от своих командиров, которые занимаются вопросами увязки взаимодействия со стрелковыми корпусами армии Чуйкова.
Жуков остался доволен ходом событий на плацдарме, в частности, развертыванием войск 1–й гвардейской танковой армии. Позже написал: «Меня обрадовала предусмотрительность генералов М.Е. Катукова и М.А. Шалина. Оказывается, они еще со вчерашнего утра послали своих командиров соединений, назначенных к действию в первом эшелоне танковой армии, на наблюдательные пункты командиров корпусов 8–й гвардейской армии, чтобы согласовать подробности взаимодействия и условия ввода в прорыв, а в случае необходимости и для допрорыва обороны противника».[385]
В 5.00 16 апреля тысячи залпов взорвали предрассветную тишину: началась 30–минутная артиллерийская подготовка. Волна за волной пошли на запад краснозвездные бомбардировщики. За Одером стоял страшный грохот. И вдруг — тишина, она длилась недолго. Сразу же вспыхнуло 140 зенитных прожекторов, ослепляя противника, которого атаковали пехотные части 8–й гвардейской армии.
Все, кто находился на наблюдательном пункте командующего 1–й гвардейской танковой армии, были заворожены невиданным зрелищем.
— Вот он, наш последний и решительный бой! — проговорил Катуков, радостно сверкая глазами. — Мы его ждали с июньских дней 1941 года.
