госпитале пациента с 'трещиной пищевода'.
Дней через десять молодой человек в солдатской куртке без погон пришел к Лещевскому в госпиталь.
— Что у вас? — холодно спросил врач.
— Старая болячка. Трещина пищевода.
Лещевский пожал плечами.
— Разденьтесь, — приказал он и, не глядя на пациента, принялся заполнять формуляр.
…В трех километрах от аэродрома на обочине шоссе торчал полосатый столб. С прибитого к нему белого фанерного щита черные буквы предупреждали: 'Запретная зона'. Рядом стояла охрана. Двое автоматчиков подолгу придирчиво проверяли документы всех проезжавших по дороге. И только удостоверившись в полном сходстве фотографии с оригиналом, поднимали шлагбаум.
И хотя документы Готвальда были в полном порядке, всякий раз, останавливаясь у полосатого столба и чувствуя на себе подозрительные взгляды охранников, Валентин нервничал.
Через два километра у поворота к летному полю дорога подходила к колючей изгороди. Здесь документы проверялись еще раз, и после этого автомобиль пропускали в ворота аэродрома. Последний контрольно-пропускной пункт был уже внутри огороженного этой колючей проволокой пространства у группы небольших щитовых домиков, где располагались различные службы: диспетчерская, гаражи, столовая для офицеров. Назначение нескольких строений Валентину не было известно.
Глубже в лес, на обширной поляне, темнели окна длинного низкого флигеля, у которого постоянно дежурило несколько легковых машин. Подъезд охранял часовой. Аэродром был расположен в лесу, и от сосен была расчищена одна только взлетная площадка.
По асфальтированным дорожкам сновали офицеры, в большинстве своем старшие. Изредка здесь можно было увидеть и генералов.
'Пожалуй, лучшего места для секретного аэродрома и не выберешь', размышлял Готвальд.
Несколько раз, когда, видимо, прилетали особо высокие чины, Валентину приказывали подать машину прямо к самолету. Тяжелые оливкового цвета Ю-52 выныривали из-за зубчатой кромки леса, бежали по дорожке, затем, приглушенно урча моторами, подруливали к краю поля. Едва пассажиры выходили, самолет тут же отводили под туго натянутые маскировочные тенты.
В машине Готвальда места пассажиров были отгорожены от кабины шофера толстым плексигласом — так что голоса сидевших за его спиной офицеров сливались в монотонное бормотанье. Невозможно было понять, о чем приехавшие разговаривают. С Готвальдом вообще никто не вступал в беседы. Садившиеся в машину офицеры бросали, не глядя на него, одно-два слова:
— В город!
— В отель!
Или просто кивком головы указывали нужное им здание. Иногда Готвальду приказывали ехать в какой-нибудь населенный пункт. Тогда его 'опель' шел обычно в длинной веренице машин.
Однажды, когда прилетел седой, почтенных лет полковник, Готвальд нес его чемодан и небольшой сверток, завернутый в газету. Готвальд успел рассмотреть, что газета была датирована вчерашним числом и выходила в Берлине. Значит, эти 'юнкерсы' прилетают прямо из столицы фашистской Германии! Так вот откуда эти чисто выбритые, лощеные представительные майоры, полковники и генералы!
Валентин отпросился в город у начальника гаража, толстенького лысоватого обер-лейтенанта, сославшись на боль в желудке. Толстяк посоветовал Готвальду обратиться к врачу на аэродроме. Но Готвальд настоял, чтобы ему разрешили посетить госпиталь: он хотел бы показаться врачу, который лечил его раньше. Может быть, понадобится рентген. Толстяк отпустил Готвальда на три часа.
Как-то Валентин вез на аэродром из города молодого надменного майора. Неподалеку от первого контрольно-пропускного пункта мотор 'опеля' зачихал, несколько раз конвульсивно дернулся и замер. Кое- как переведя машину на обочину, Готвальд открыл капот.
Оказалось, что засорился бензопровод. Пока Валентин ковырялся в моторе, мимо со свистом пронеслось несколько автомобилей. Один из них сопровождал эскорт мотоциклистов.
— Скорей же, черт побери! — открыв дверцу, крикнул майор Валентину.
Когда машина была налажена и 'опель' на скорости восемьдесят километров мчался к аэродрому, Готвальд заметил, что майор то и дело нетерпеливо посматривает на часы.
'Видно, торопится на какое-то совещание, — догадался Валентин. — Нет, не к самолету мои сегодняшний пассажир спешит'.
Шоферам было запрещено останавливаться ближе чем в двадцати пяти метрах от таинственного длинного здания. Майор же так торопился, что пришлось подъехать прямо к парадному входу. Он на ходу сам распахнул дверцу, спрыгнул на землю прежде, чем Валентин успел окончательно притормозить, и скрылся в темном прямоугольнике двери.
Быстрый взгляд, брошенный Валентином на окна, запечатлел ряд затылков по ту сторону стекла, туго обтянутые мундирами спины, серебряные и золотые канты. Действительно — собралось какое-то очень важное совещание. Предположение подтверждали и шеренги роскошных машин, стоявших поодаль от флигеля.
Помня наставления Алексея, Валентин жадно впитывал в себя каждую мелочь, каждую деталь. И пока Лещевский осматривал его, Готвальд торопливым шепотом рассказывал ему о своих наблюдениях.
Рассказывая, Валентин вспомнил, как на днях встретил на шоссе, ведущему к аэродрому, подводу. На телеге, слегка прикрытые соломой, лежали три трупа.
Лиц Готвальд рассмотреть не мог, но, судя по юбке, видневшейся из-под соломы, среди убитых была женщина.
Двое других оказались детьми. Лошадью правил сморщенный старик в поддевке и выгоревшем картузе. Рядом с возницей, опустив ноги в пыльных сапогах, равнодушно покуривал сигарету молодой полицай.
Готвальд притормозил машину. Махнул рукой полицейскому. Вожжи натянулись. Лошадь остановилась.
Прикурив у парня с полицейской повязкой, Готвальд кивнул на трупы и спросил:
— Кто это?
— Да так… — нехотя заговорил парень. — По собственной глупости смерть приняли…
— Ох, толковал же я им, — вмешался в разговор старик. — Не ходите туда, нет, не послушались…
Выяснилось, что убитые — дальние родственники старика — старосты деревни. Вчера, собирая ягоды в лесу, они зашли в запретную зону.
— Кто же это их? — спросил Готвальд.
— Известно кто! Охрана! Которая самолеты стережет… — пробурчал старик.
Он хотел добавить еще что-то, но полицай прикрикнул на него:
— Ладно болтать-то!
Лошадь тронулась. Валентин поспешил к машине.
Перед глазами стояли немытые детские ноги, над которыми вились мухи. Готвальд жадно глотал табачный дым. На душе у него было тяжело. Но все-таки заговорил с полицаем он не зря: узнал еще одну подробность.
Значит, аэродром охраняют еще и посты жандармерии.
Что ж, об этом стоит сообщить в город…
7. Майор Франц Деммель
В десять часов вечера 12 июня к Алексею пришла Аня. Проводив ее на свою половину, где везде были разбросаны колодки, обрезки кожи, старые подметки, Алексей прибавил огонь в лампе. Обычно Аня, едва переступив порог комнаты, кидалась наводить порядок: мыла полы, посуду, бралась за стирку. Но сейчас она устало опустилась на лавку и некоторое время молчала.
