— Иногда я еду на Новые Выселки, знаешь? Это километрах в ста отсюда. Там, видимо, какой-то важный штаб. Какой, пока еще не знаю. Но чаще всего офицеры собираются в большом здании на самом аэродроме…
— Кто они, эти Фукс и Ланге?
— Точно не могу сказать. У каждого всегда при себе большой желтый портфель… Скорее всего офицеры связи из крупных штабов.
— Вот оно что!
— Думаю, что именно так. Судя по тому, с какой почтительностью к Фуксу и Ланге относятся даже генералы…
Алексей пристально посмотрел на Готвальда и медленно проговорил:
— Ты принес очень важные сведения, Валентин.
Ты даже сам не подозреваешь, как они важны…
В знойный июньский полдень к шоссе, ведущему на аэродром, в трех километрах от контрольно- пропускного пункта, вышел немецкий офицер в новом, видимо, только сшитом мундире со знаками отличия майора. Сосновый бор начинался прямо от обочины дороги.
Подтянутый, чисто выбритый и даже благоухающий духами, офицер посмотрел в обе стороны пустынного шоссе, затем нырнул в кусты, нагнулся и, достав из кармана кусок сукна, старательно, до блеска начистил запылившиеся сапоги.
Солнце палило. Дышать было трудно. От сосен тек горьковато-терпкий смолистый запах. В покойную полуденную тишину тревожной нотой вплетался далекий, еле слышный рокот самолетов.
Офицер вытер носовым платком блестевшее от пота лицо и еще раз оглядел шоссе.
Над раскаленным асфальтом дрожало марево.
Ю-52 приземлился в 13.03 и подрулил к краю летного поля. По трапу неторопливо сошел полковник Фукс, седой краснолицый офицер в блестевших на солнце очках. Фукс выкинул руку, приветствуя военных, столпившихся у трапа, и направился к черному 'опель-капитану'. Валентин почтительно открыл перед ним дверцу.
Фукс кивнул ему как старому знакомому.
Десять минут спустя 'опель' остановился у домика для приезжающих.
Готвальд снова услужливо распахнул дверцу машины и на отличном немецком языке пожелал оберсту хорошего отдыха после утомительного полета.
Однако Готвальд не повел машину в гараж. Он поднял капот и принялся возиться в металлических внутренностях автомобиля, дышавших жаром. Руки слегка дрожали, нервы были напряжены; когда рядом послышался шорох шагов, он обернулся слишком резко.
К счастью, проходивший мимо обер-лейтенант не обратил на незадачливого шофера внимания.
Валентин закончил осмотр машины, закурил и пошел в гостиницу. В вестибюле, застланном коврами, было прохладно и тихо. Журчал, приемник в углу: скрипка плела капризное кружево мелодии…
В коридоре Валентин столкнулся с добродушным румяным Вилли. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что Малькайт — любитель пива, карт и девочек. Осторожно ступая, он нес перед собой поднос с кофейником, маленькую чашку, какие-то тарелки, прикрытые накрахмаленной салфеткой.
Упитанные щеки Вилли раздвинулись в улыбке.
— Скучаешь? — подмигнул он Готвальду.
— Что делать? — пожал плечами тот. — Хоть бы переброситься с кем в картишки…
Лицо Вилли приняло озабоченное выражение.
— Сейчас не могу, сам видишь, — он показал глазами на поднос.
— Понимаю, — Валентин сочувственно вздохнул. — Такая жарища, в горле пересохло. Совсем сморило!
Эх, неплохо кофейку выпить, а то заснешь еще в машине.
— Пожалуйста, — Вилли не растерялся.
Поставив поднос на маленький столик, денщик достал из кармана складной металлический стаканчик, снял крышку с кофейника. Из него вырвалось облачко горячего пара. Валентин с наслаждением втянул запах, зажмурил глаза.
— Какой аромат!
— Настоящий мокко, только что помолотый, — пояснил Вилли, наливая кофе в стаканчик и передавая кофейник Валентину.
И вдруг крышка кофейника выскользнула из рук Готвальда и, гремя, покатилась под диван.
Валентин извинился за свою неловкость и продолжал мелкими глоточками отхлебывать кофе.
— Подержи-ка! — Малькайт нагнулся, чтобы поднять крышку. — Эх, черт, далеко закатилась! — И полез под диван.
Готвальд неотрывно глядел на Вилли, а тот все никак не мог дотянуться до упавшей крышки.
Валентин проворно сунул руку в карман. В ладони у него оказались таблетки, которые он торопливо бросил в дышащий паром кофейник.
Отдуваясь, Вилли вылез из-под дивана.
Водворив крышку на место, он заторопился.
— Побегу, — бросил он приятелю и, еще на мгновение задержавшись, спросил: — В субботу подбросишь к девчонкам, а?
— Обязательно! — заверил его Валентин. — А ты не знаешь, когда сегодня потребуется машина твоему начальству?
— Думаю, через час с четвертью. Полковник собирается отдыхать. А что?
— Да что-то капризничает карбюратор. Хочу заехать в гараж.
— Валяй, дружище! Да смотри не опоздай.
Как только Малькайт скрылся за дверью второй справа комнаты, Валентин выскочил на улицу, сел в свой 'опель' и рывком взял с места.
Гостиница для приезжающих находилась метрах в пятистах от контрольно-пропускного пункта. Готвальд до конца утопил педаль газа. 'Опель', разрывая в куски свистящий ветер, торопливо глотал серую ленту шоссе. Мелькали красноватые стволы сосен. Охрана хорошо знала Валентина в лицо, тем не менее при выезде за ворота у него тщательно проверили пропуск.
На третьем километре у телеграфного столба с подпоркой Валентин взглянул в зеркальце над ветровым стеклом. Убедившись, что сзади никого нет, он притормозил, круто развернул машину на сто восемьдесят градусов и остановился на обочине. В ту же секунду из кустов орешника вышел немецкий офицер. Он сам распахнул дверцу и сел рядом с Готвальдом. Валентин с трудом узнал Алексея: твердо сжатые губы, суженные, холодно поблескивающие глаза под лакированным козырьком, фуражка со свастикой.
— А где достали форму? Сидит как влитая, — спросил восхищенный Готвальд.
— Корень прислал. У них всякие есть из трофейных. А Афанасий Кузьмич пригнал по фигуре!
Голос Алексея звучал глухо. Валентин кинул взгляд украдкой на кисти рук Алексея — они спокойно лежали на коленях.
— Тише. Не гони машину, — скомандовал разведчик. Голос его звучал с незнакомыми холодно- повелительными интонациями. — Следи за лицом. Оно у тебя слишком напряжено. Постарайся придать ему скучающее, равнодушное выражение. Как обстановка?
Валентин посмотрел на часы.
— Фукс уже лег спать…
— Снотворное?
— В кофе.
Готвальд рассказал Алексею все как было.
— Дверь заперта? — спросил Столяров.
— Обычно не запирают. Будем и теперь надеяться на счастливый случай.
Приближался контрольно-пропускной пункт. Оба молчали.