— А как же семья?
— Временно остановишься в Криницах. Знаешь, где это?
Готвальд утвердительно кивнул.
— Так вот, разыщешь там Захара Кивига. Человек он проверенный. Село глухое. Немцы и полиция заглядывают туда редко. Кивиг живет во втором дворе с краю дороги. Он предупрежден людьми Корня.
Готвальд обещал, что сегодня же уедет, а сейчас, чтобы не вызвать слишком ранней тревоги, отвезет Фукса на совещание.
Получив записку от хирурга, Алексей понял, что Валентин не только не выполнил приказа, но своим визитом навел сыщика на след Лещевского.
Алексей с трудом заставил себя остаться спокойным.
Он еще не терял надежды, что Готвальду и Лещевскому удастся скрыться. Но, едва переступив порог мастерской Афанасия Кузьмича, где его ждал Шерстнев, понял, что Тимофей принес дурные новости.
— Обоих? — нетерпеливо спросил Алексей.
— Нет, только Лещевского.
— А Готвальд?
— Бежал.
— Сведения точные?
— Да. Лещевского видел сам… в тюрьме. А о Готвальде сообщили наши.
Алексей помрачнел. На скулах его заходили желваки.
— Кого знал врач? — спросил Шерстнев.
— Кроме меня, никого. Еще Аню, но она в лесу.
— Тебе надо бежать.
— Нет, подожди!
— Он может выдать. Надо скрыться, пока не поздно.
— Выдать? Лещевский? Ты его плохо знаешь!
— Зато я хорошо знаю тех, в гестапо, — взорвался Шерстнев. — У них заговорят даже булыжники. Уходи, и как можно скорей!
Алексей подошел к Тимофею вплотную.
— Спокойно. Не поднимай панику. Лещевского не так-то просто сломить. Ничего. — Алексей прошелся по комнате, покусывая губы. — Нет, мы не можем, не имеем права уходить сейчас, когда группа только начала работу. Сейчас, когда гитлеровцы рвутся к Сталинграду, когда они без конца трезвонят о скорой победе, мы должны показать населению, что, пока жив хоть один советский человек, врагам не спать спокойно на нашей земле. А ты напрасно так волнуешься. Лещевскому о деле не так уж много известно. Он нам помогал — вызволил меня из госпиталя, кое-что сообщал. Но о нашей работе; он ничего не знает, не знает и людей. А кроме того, поверь мне: он не выдаст. Это не человек — кремень.
И вдруг Алексей схватил Шерстнева за руку.
— Послушай. Ты помнишь этого парня — парикмахера у рынка?
— Провокатора? Который предал наших?
— Ну да. Я много думал, почему он не донес на меня. Ведь ему стоило только переставить цветок на окне — и меня бы схватили.
Тимофей пожал плечами.
— Не знаю. Да и при чем здесь этот тип?
— А вот при чем. Его надо использовать. Я согласен. Мы уйдем из города, но так, что фашисты нас будут помнить долго.
Тимофей с интересом смотрел на Алексея.
— Ты должен помочь мне.
— Как?
— Пойдешь в парикмахерскую…
Проходил месяц за месяцем, а к Борису Крюкову никто из подпольщиков не приходил. Несколько раз его вызывали в полицию, где били так сильно, что на следующий день он не мог работать.
Штроп пригрозил ему:
— Если узнаем, что укрываешь кого-нибудь, смотри…
На Крюкова уже никакие угрозы не действовали.
Он решил, что, как только представится возможность, убежит куда глаза глядят. Правда, бежать было трудно. Он не раз замечал, что за ним следят. Да и куда бежать? Партизаны и подпольщики его не пощадят…
Ведь он убийца, предатель. Перейти через линию фронта! Это совершенно невозможно.
А где-то в глубине души отчетливее звучал голос, обвинявший его. И этот голос был громче угрожающего крика Штропа. Почему он не выдал тогда этого хромого парня? По велению все того же голоса совести.
Борис решил твердо, что второй раз он не смалодушничает. Что бы ни случилось, второй виселицы на площади по его слабости не будет.
Между тем Штроп, так и не дождавшись сообщений от агента, снял наблюдение за парикмахерской. По-видимому, подпольщики что-то знали или догадывались о предательстве Крюкова и обходили парикмахерскую стороной.
Как-то утром, когда Борис только что открыл дверь, дожидаясь клиентов, к нему пожаловал чернобородый полицай. Он уселся в кресло напротив зеркала и попросил подровнять ему бороду. Клиент внимательно следил за каждым движением Бориса. Наконец спросил:
— Не знаете, где купить хорошую бритву?
Взгляды их в зеркале встретились. Как долго Борис ждал условную фразу! Как давно хотелось ему встретить кого-нибудь из своих! Он медленно проговорил:
— Бритву достать можно, только хозяин запрашивает высокую цену.
Бородач сузил смоляные глаза.
— Мы все знаем. Это ты выдал тех, двоих… Ну, чего же ты, иди, ставь цветы.
Борис молчал.
— Ну! Боишься?
— Подожди, я все объясню.
— Не надо. Слушай меня внимательно. Ты можешь искупить свою вину.
— Что? Что я должен сделать?
— Сегодня же пойдешь в полицию. Скажешь, что у тебя был человек от подпольщиков…
— В полицию? Зачем? Я не пойду.
— Не перебивай. Пойдешь. И скажешь: на тридцатое число тебя пригласили для встречи с представителем подпольного обкома. Место встречи — поселок Краснополье, в доме Пелагеи Ивановны.
Ничего не понимая, Крюков пытался возразить, но гость снова резко перебил:
— Это приказ. А приказ, как тебе известно, не обсуждается. Это тебе задание. Выполнишь — уйдешь в лес, к нашим. Подведешь — достанем из-под земли.
Когда Шерстнев ушел, Крюков вытер полотенцем взмокший лоб.
Что-то было в этом полицейском такое, что заставило Крюкова поверить: это не провокация, действительно ему дано задание. Подпольщики вспомнили о нем и протянули руку спасения. И теперь все зависит от его мужества. Но как пойдешь в полицию? А все-таки вдруг этого черномазого полицая подослало гестапо?
10. У партизан
— Ну а где же твои приятели? — спросил Федор, протягивая Обуховичу руку.
— Опасаются, — ответил тот, озабоченно сдвигая брови. — Ты, говорят, ступай сначала сам,
