разведай, что и как, а уж мы потом…
— Мгм, — промычал Федор. — Осторожные люди.
Ну и что ж, это хорошо. Нам такие нужны…
Разговор Обуховича с Федором происходил на поляне, возле сторожки лесника. Партизан пришел не один: с ним были еще двое бородатых людей, обвешанных гранатами, с немецкими автоматами на груди.
— Ты передай своим друзьям, — сказал один из спутников Федора, невысокого роста человек с короткой, окладистой бородой, — передай им, что если хотят бить врага, то пусть идут к нам без опаски. У нас всем дело найдется.
'Должно быть, этот из начальства', — подумал Обухович.
Он обещал в следующий раз обязательно привести двоих знакомых, старательно нажимая на то, что у 'военнопленных кое-что при себе имеется, не с пустыми руками придут'…
Уговорились встретиться на том-же месте через два дня.
…Штроп узнал от Обуховича о его разговоре с партизанами и распорядился, чтобы все сведения, добытые у партизан, тот передавал старушке, жившей в деревне Большая Выгода километрах в пятнадцати от Витебского шоссе на пути к месту расположения отряда народных мстителей. К этой старушке раз в пять дней должен был приходить агент полиции. Эта старушка лечила своих земляков травами, и поэтому посещение ее избы не могло вызвать особого внимания.
В назначенный для встречи с партизанами день Обухович долго молился. Долго стоял на коленях, выпрашивая у божьей матери защиту для раба божьего Альберта.
Связной встретил Обуховича и еще двух агентов полиции, назвавших себя военнопленными, и провел в партизанский лагерь. Новичков долго и придирчиво расспрашивали и, видимо, ничего не заподозрив дурного, оставили в отряде. 'Плотнику' поручили чинить телеги, Обуховичу и 'электротехнику' — рыть землянки.
Обухович внимательно присматривался к тому, что делают партизаны, и старался все запоминать. Иногда провокатор примечал, что какие-то люди исчезали из лагеря и снова возвращались. 'На задания ходили', догадывался Обухович.
Новых партизан никуда не посылали: проверяли.
Обухович ночами спал плохо. Все боялся, что дознаются о его предательстве и поставят к сосне… Молитвы его перед богоматерью стали жарче прежнего.
Вскоре он убедился, что дела его не так уж плохи.
Как-то вечером к нему подсел Федор, расспросил, как ему живется, привык ли в лесу, и, хитровато морща свои светлые глаза, сказал:
— А ты мужик вроде ничего… старательный. Признаться, сразу ты мне не очень понравился. А теперь я вижу — все в порядке.
У Обуховича против его воли вырвался деревянный смешок…
С тех пор Федор стал относиться к Обуховичу теплее, как-то показал фотографию жены и двух испуганно глядящих с глянцевитой бумаги девочек лет по семидевяти.
Обухович решил отплатить откровенностью за откровенность.
— А у меня жену и сына того… гитлеровцы расстреляли, — вздохнул он, отворачиваясь. — Жена-то еврейка была… Ну а меня в тюрьму посадили — за укрытие — Федор прикусил нижнюю губу, сузил глаза.
— Ничего, ничего, брат, теперь ты расквитаешься за них. — Он вдруг схватил Обуховича за плечо. — Послушай, ты поселок Краснополье знаешь? Ну, под городом?
— Приходилось бывать…
— Так вот… Я решил взять тебя в свою группу… — Федор перешел на шепот: — Дней через пять пойдем на задание. Устроим засаду в поселке. Там собираются схватить одного нашего человека…
Обухович почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
— Только… ты никому ни звука, — предупредил его Федор. — Понял?
— Да нешто я…
— Смотри! Чтоб ни одна живая душа! — угрожающе поднял палец Федор.
Всю ночь Обухович ломал голову: как пробраться в село Большая Выгода и предупредить гестапо. Тайком смыться? Могут поймать, да и операцию отложат.
К тому же и Штроп за бегство из отряда не погладит по головке: ведь столько трудов стоило внедриться…
Нет, этот вариант не пройдет. Нужно найти какой-то повод.
Провокатор снова не спал всю ночь, все искал, под каким бы предлогом выпросить разрешения на отлучку.
И наконец придумал. Наутро он явился к комиссару отряда, тому самому невысокому человеку с окладистой бородой, которого он впервые встретил на месте партизанской явки. Шпион Штропа предложил послать несколько партизан, чтобы помочь местным жителям убрать урожай.
— Время теперь горячее, пшеница поспела, — с жаром доказывал он комиссару, — а в селе одни бабы, мужские руки сгодились бы…
Комиссар сгреб в ладонь свою бороду и задумался.
Конечно, уборка урожая — дело существенное, у партизан есть задачи поважнее. Готовится ответственная операция.
Однако он не отказал наотрез:
— Хорошо. Посоветуюсь с командиром.
Однако командир отряда, Петр Кузьмич Скобцев, узнав о предложении Обуховича, почему-то насторожился.
— Здесь что-то не так просто. Вам не кажется, Матвей Иванович, человек без году неделя в отряде, еще ничем себя не проявил, а приходит с такими идеями?
— Ну что же здесь подозрительного, — возразил комиссар, — возможно, хозяйственный мужик. Душа болит за урожай. Не вижу в этом ничего странного…
В первые дни войны Скобцев, или Кузьмич, как его звали в отряде, был штабным офицером. Когда часть попала в окружение и потеряла в боях почти весь командный состав, Кузьмич возглавил горстку оставшихся людей и увел их в глухие леса. Постепенно отряд стал пополняться бежавшими из окрестных городов и деревень жителями и сильно вырос. Теперь на счету партизан Скобцева уже числилось немало взорванных поездов, разгромленных полицейских пунктов, наказанных предателей. Но был штабист по старой привычке осторожен, хорошо наладил разведку, и это помогло ему, как говорили тогда, вести войну 'малой кровью'.
Осторожность помогла Скобцеву и теперь. В тот же день он действительно назначил на уборку урожая двадцать человек, но Михаила Терентьева (под таким именем знали Обуховича в отряде) в списке не оказалось.
— Как же так! — возмущался Обухович в землянке командира. — Я подал это предложение, а меня отшили! Несправедливо, товарищ командир! У меня, может, руки стосковались по работе.
Скобцев не стал спорить. Тут же приказал включить Терентьева в список.
Группа партизан отправилась на работу в ближайшие села — Мокрое и Малый Пилец. Большая Выгода отстояла от Мокрого километрах в трех, и Обухович решил, что найти повод сбегать к старухе и передать ей сведения будет нетрудно. Помогали косить пшеницу в первую очередь старикам, у которых дети служили в Красной Армии или ушли в партизаны.
Обухович старался за двоих.
— Эх, — повторял он, — руки стосковались по работе…
Ему приходилось нелегко — бывший завскладом к крестьянской работе не привык. Он очень боялся обнаружить свою неловкость, да и уставал.
Вечером, когда партизаны собрались в избах, где хозяева угощали их молоком и молодой картошкой, Обухович, охнув, вылез из-за стола.
— Что с тобой? — спросили его.
— Да вот живот что-то скрутило.
