14-го дек<абря> 1921 г.
— С кого ж как не с дурака — сказку? Во всяком случае, дело не в дурости героя. Не в дурости героя, а в схлынувшей дурости автора. (Пометка 1932 г.)
Замком по морде (Заместитель Коммиссара по Морским Делам).
Аля: — Спасибо, Марина, ешьте, я уже во сне наелась, — всё такие большие! (зерна курмы).
Аля, требующая, чтобы нашего дивана (который покупают: К<ога>ны) не чинили.
Диван еще из Трехпрудного (залы) — полукругом, обитый синей, с красными цветочками, набойкой (NB! проще: набитый синим).
Стеной топимся (деревянные дома, разбираемые)
Стеной кормимся (книги и рамы, продаваемые)
Стеной успокоимся (— стенка)
Меж кроваткой и тетрадкой
Черная работа по стихам, это детские пеленки + возможность Байрона.
Имажинистская работа по стихам, это детские пеленки + невозможность Байрона.
Неизбывное стояние над корытом, где белье всё грязней и грязней.
(Перестаю вписывать, какие стихи пишу, ибо пишу всё время и можно проследить по Ремеслу. Буду помечать только большие вещи — или циклы.)
1922 г.
начинается строками:
Тайная страсть моя
Гнев мой явный —
Спи, враг!
(Могилы на Красной площади) [84]
Разговор
(в тетради записан Алей)
Я: — Марина! Что такое садoвая вода?
М.: — Не садoвая, а сoдовая. Это от изжоги — у тебя когда-нибудь бывает изжога?
Я: — Нет, это у Вас бывает изжога. Когда Вы видите автомобиль или издателя Всемирной Литературы.
Другой разговор:
М.: — Аля! Ты думаешь — она меня не обжулит?
Я: — Нет, М. Разве Вы не видели с каким видом она к Вам пришла? Как молодой змеиный попрошайка. А табак набивала, точно не табак, а золото. И косила на вас как (нарисована лошадиная голова)-пферд (штекенпферд). Научите как писать. — Хороша издательница!
Ошельмовала — и как! Не заплатив ни копейки, а главное, не дав корректуры, напечатала конец моего Конца Казановы (NB! только третью сцену, ибо первые две были у меня) с выпусками, пропусками и чудовищной обложкой: вместо гладкого и белого парика XVIII в. — черный виноградо-кудрявый, людовиково-четырнадцатый, а главное: за занавеской девушка, выносящая что-то вроде горшка.
Соиздатель — рыжебородый коммунист, к<отор>ый впоследствии поручился за мою благонадежность и порука к<оторо>го чуть было не угробила моего отъезда, ибо до него еще был, за всякое, исключен из партии. Кажется — некто Яковлев, но не ручаюсь.
1932 г.
По нагориям,
По восхолмиям,
Вместе с пильнями,
С колокольнями…
и т. д.
Потом:
Суть — двужильная,
— — — —
Вместе с пильнями,
С наковальнями…
Бьюсь, бьюсь, бьюсь. Знаю только одно, что слово должно быть длинное, во всю строку <приписка между строк: как самохвальная> — слышу его — и знаю, что его нет. Развалины, оскалены, охальные, двуспальная, сусальная, — поминальная — нелепость, но длина та… Словом, целый день — до вечера — и ничего не найдя — сплю.
Утром, первое с чем просыпаюсь:
ЧУЖЕДАЛЬНАЯ
— Самo.
Это чужедальная всегда ощущаю как чудо.
Аля:
